Сначала Россия, потом Тибет

Значение этих открытий заключается в установленном факте, что фрески в церкви Преображения Господня были написаны в 1379 году греком по имени Феофан, который известен в России как Грек, точно так же, как Доменикос Теотокопулос известен в Испании. В жизни этих художников, греков в изгнании, наблюдаются любопытные параллели. Оба были известны как философы. Пользовались славой, которая присуща людям с сильным характером и творческой смелостью. Феофан, как известно, презирал религиозные каноны и иконографические догматы. Он писал по вдохновению или с натуры и изобразил на стене виды Москвы[220] точно так же, как Теотокопулос изобразил виды Толедо[221]. В одной из летописей того времени сохранилась миниатюра, на которой мы видим его за работой, окруженного толпой зевак. В 1405 году он уехал из Новгорода в Москву, где расписывал различные церкви. Среди них был Благовещенский собор в Кремле. Он работал здесь вместе с Рублёвым, который, таким образом, на раннем этапе карьеры попал под прямое влияние византийского мастера. Ту малую часть работы Феофана, которая еще была видна, я не смог увидеть из-за ярости менады, отвечающей за церковь, в которой она находилась. Профессор Анисимов, прежде чем его постигла участь, уготованная мятежным интеллектуалам при царе, и его сослали в неизвестном направлении в Сибирь, высказал мнение о том, что фрески в церкви святого Феодора Стратилата, датируемые примерно 1370 годом, с достаточной вероятностью можно рассматривать как работу этого русского Греко. Предположение подкрепляется тем, что все надписи сделаны на греческом языке, в отличие от надписей в Нередице и Волотово, которые перемежаются буквами кириллицы. Однако подтвердить это окончательно можно только после завершения реставрации церкви Преображения Господня.

Войдя в церковь Святого Феодора Стратилата и еще не осознавая вышеприведенных фактов, я мысленно воскликнул: «Вот Византия!» — и, конечно, эта живопись, с совершенной техникой и подлинным духом греческого Возрождения, может сравниться с картинами самой Мистры. И всё же, несмотря на явное византийское влияние, в ней также присутствует дух русского танца. Здесь, по сути, в первый и последний раз перед окончательным расхождением, полностью достигнуто слияние местного гения со средиземноморской способностью к интеллектуальному трехмерному рисунку.

Краски, пропитанные тем неосязаемым намеком на внутренний свет, присущий византийскому шедевру, взяты из той же палитры, что и в Периблептосе в Мистре (конец XIV века). В ней представлен спектр жемчужины: розовый, бежевый, винно-красный, голубой «любовь в тумане», ярко-серый и белый. Последние два в сочетании предвещают развитие поздней критской школы и ее главного цветка — Эль Греко. Прекрасна композиция цикла «Сошествие во ад» в западной апсиде. Здесь подвижный Христос, с распростертыми в театральном жесте руками, обрамлен, за исключением отставленной ноги, круговой аурой из двух оттенков серого, окружающих белую землю, — тройной аурой безмолвных размышлений. По обе стороны в мольбе встают из могил ветхозаветные цари-праведники, а над аурой группа ангелов утверждает крест.

Хотя в чисто греческой иконографии такой техники не было, в переплетенной симметрии и гармонии композиции тем не менее заметно греческое влияние. Изящное подчеркивание телесных контуров незаметными белыми штрихами также свойственно грекам, особенно когда штрихи наносятся на выпуклости лба, по носу и под глазами в манере мастера по мозаике. Это прослеживается во всей росписи церкви. В верхней части купола архангелы, одетые в царские облачения, со сферами в руках, чередующиеся с шестикрылыми херувимами, напоминают об искусстве греческого двора золотого века. В то же время свободные и грациозные движения солдат в белых одеждах в «Шествии на Голгофу» в сочетании с архитектурным фоном в западной перспективе указывают на рост нового гуманизма, совпадающего с итальянским, который достиг своего апогея в Пантанассе в Мистре в 1428 году. Фрески храма Святого Феодора Стратилата, по сути, представляют собой промежуточное звено между Периблептосом и Пантанассой, а в некоторых отношениях между мистрской и критской школами, звено, памятников которому в самой Греции нет. Тем временем развитие русской традиции продолжается. Компоновка росписей более свободная, фигуры менее статичные, чем в Греции; а в красках, помимо присущего им света, скрывается намек на тот перламутровый блеск, славу которого спустя четыре десятилетия приберегли для Рублёва.