Спустившись в долину, где было очень жарко, мы искупались в реке, лежа на поверхности воды и держась за сменяющие друг друга валуны, пока их не срывало течением и нас не уносило к другим. Река была бурной, вода накатывала на тело, и сразу же образовывался водопад. Поднявшись на тысячу футов, мы прибыли в деревню Ренок, где нам подали для подписи государственную книгу посетителей. Гостиница «Атари» располагалась в саду с мощеными дорожками, окруженная розами и цветущими хризантемами. Долина то понижалась, то снова поднималась, открывая место нашего вчерашнего отдыха. За ужином принесли марву, местный напиток. Кипятком заливали толченое пшено, помещенное в бамбуковый стебель высотой сантиметров в тридцать и шириной в восемь, и потягивали через тростинку. Вкус был неопределенным, а алкогольные свойства весьма слабыми.
На следующее утро мы спустились в долину, такую же влажную и плодородную, как и вчерашняя, и пошли вверх по реке. Вокруг возвышались огромные, нависающие горы; на каждом повороте казалось, что нет иного выхода, кроме как их покорять; и всё же река находила какую-то непредвиденную расщелину и продолжала путь. Заросли сгустились. На противоположном холме в лучах полуденного солнца сверкали верхушки деревьев, всё остальное было черным: листья банановых деревьев развевались как разорванные зеленые флаги, виднелись спутанные ленты пальмовой водоросли, огромные очертания плюща, звездчатые гроздья листьев магнолии, а вокруг нас болтались гирлянды орхидей и папоротников и что-то вроде лианы, со ствола которой свисали переплетенные «елочкой», зеленые клеенчатые листья[390]
. Река под нами, словно пенящаяся нить, рассекала перевернутый дендрарий.Вверху небо превратилось в простой треугольник, откуда на край нашей тюрьмы надвигались полосы облаков. Внезапно подножия гор расступились, открыв долину с деревней и дом, в верхней комнате которого пели монахи. Река снова была с нами, поглотив дорогу. Скользя по следам лавины, мы перешли через поток по двум стволам деревьев, а животные с некоторым трудом устояли против течения. Затем начался подъем, которого мы ожидали, несколько крутых поворотов по перпендикулярному склону. Через два часа, когда облака устроились на ночевку, скользя и пыхтя, мы вышли к Седончену. Под гостиницей сквозь сгущающийся туман виднелись широкие крыши низеньких домиков, деревенские жители, бредущие по делам, овцы, сбившиеся в кучу на крошечной площади, на мачтах которой уныло развевались белые молитвенные флаги, и караван с шерстью, прибывший на ночлег. А дальше была пустота. Вся сцена сосредоточилась в одном месте. Постепенно края дальних домов исчезли. Ночь сгущалась. От ощутимого холода мы поежились. Мы выпили чаю, а затем поужинали. А-Чанг подал курицу, картофель, лук и морковь, консервированные персики и пикантное блюдо из сардин.
В Тибет
Утром в пятницу, 5 октября, взору открылась панорама, предложить которую могут только Гималаи: хребет за хребтом, вершина за вершиной заполнили пространство справа. Со своего места в небесах сквозь плывущие облака неуверенно кланялась Канченджанга. Гора, на которую мы взобрались, была слишком крутой и не давала полюбоваться Канченджангой, но деревня, исчезнувшая вчера вечером, как ни странно, оказалась внизу. Караваны с шерстью готовились отправиться в путь: навьюченные пушистыми, перевязанными шкурами тюками, мулы один за другим удалялись по тропинке и скрывались из виду. Обычно за утро на крутом повороте узкой тропы нам встречались и другие караваны, насчитывавшие от тридцати до сотни мулов, и приходилось лишь терпеливо ждать, пока они пройдут мимо. Вожаки позвякивали ожерельем из тяжелых колокольчиков, украшенных алыми хвостами яков. На многих животных были маленькие шапочки, расшитые таинственными яркими узорами, похожие на те, что видишь на слонах. Караванщики носили либо обычные тибетские темно-бордовые саржевые халаты, свободно подпоясанные на бедрах, либо нечто вроде брюк-гольф из местных тканей, на ногах — высокие войлочные сапоги с загнутыми носками, украшенные на подъеме красным и зеленым и завязанные сзади, там, где был разрез, подвязками. Впечатление дополняла фетровая шляпа, обычно на несколько размеров меньше, чем нужно, которая крепилась на макушке с помощью косички.