Снайпер Великой Отечественной

– Ребята, разрешите мне уйти в траншею, я малость пошевелю эту глазастую змею! – сказал Бодров.

– Толя, брось шутить, смотри в оба, – ответила Зина.

– Глаза устали, да и шея занемела – не повернуть.

Я не вмешивался в разговор. Бодров сам знал, что можно и чего нельзя делать. Я знал, что Толя не сможет незамеченным преодолеть заваленное место старой траншеи, прежде чем доберется до основных рубежей. Перекрестие оптического прицела я держал на глазах лежавшего врага. Он сразу же заметил ползущего Бодрова, его белые брови дрогнули и поползли кверху, глаза покосились в сторону; видны были пятна грязи на его лице. Нацист, кося рот, что-то говорил, шевеля тонкими губами, но сам в руки оружия не брал. Я ждал появления другого немца, которого мы не сумели обнаружить. В висках сильно стучало. В ожидании выстрела стал считать секунды, но тут же сбился и начал счет снова. Строева лежала, словно окаменелая. Фашист поводил по сторонам одними глазами. По тактике этого зверя нетрудно было угадать, что мы имеем дело с опытным снайпером: он не спешил выстрелить в ползущего русского, видимо ожидая более крупной добычи.

Вдруг немец припал к земле и стал пятиться к углу сарая.

– Гляди, Иосиф, как бы не уползла эта гадюка. Он, видимо, заметил кого-то.

– Не волнуйся, Зиночка, никуда он от меня не уйдет.

Прозвучал одиночный выстрел. Фашист взмахнул руками и замер на месте.

Испуганная выстрелом, рыжая крыса, перепрыгивая через ржавые банки, бросилась бежать вдоль вражеского бруствера…

Радостное известие

Близилась зима. Земля стала гулкой – даже в немецкой траншее были слышны шаги идущего человека.

Ночью к нам пришла новая часть.

– Что, ребята, по морозцу ударим немцев? – спросил Андреев.

Незнакомый лейтенант ответил:

– Нет, товарищи, идите отдыхать, а там видно будет.

Выйдя из траншеи, мы шагали торопливо, все еще наклоняясь – сказывалась привычка: ведь год без отдыха мы держали оборону. Люди то и дело оглядывались, словно боясь, что вслед идет враг, наступали идущим впереди на пятки, ругались и радовались.

После трехнедельного отдыха наш бывший 14-й, а теперь 602-й стрелковый полк[33] занял участок обороны на гребне лощины, отделяющей Пулково от железной дороги. Отсюда хорошо была видна разрушенная Пулковская обсерватория и просторная равнина, поросшая мелким кустарником.

При передаче нам участка обороны бойцы сообщили, что здесь румыны, с которыми жить можно довольно мирно.

– Мы ходили в один колодец за водой, – рассказывали бойцы. – Но позади румын стоят немецкие части СС.

Сержант Андреев придирчиво оглядывал траншеи, проверял состояние накатов, землянок:

– Низкие и тесные блиндажи у вас и мелкие ходы сообщения. Что же это вы, братцы, подзапустили тут все? Сегодня румыны, а завтра эсэсовцы, тогда что?

– Мы здесь не собирались век жить. А воевать – и так сойдет.

– Брось хитрить, по всему видно, как вы тут воевали. В одном ручье с румынскими фашистами морды мыли… Воевали они…

На заре я вышел в траншею, стал наблюдать за рубежом противника – и не поверил своим глазам: в нейтральной зоне во весь рост, без оружия, ничего не боясь, словно на родной земле, посвистывая, шел румынский солдат в рваном зипуне. Он размахивал ведром, а дойдя до ручья, остановился и пристально поглядел в нашу сторону.

Я отчетливо видел его в оптический прицел: смуглое лицо, большие глаза, черный кустик усов, подпиравший нос с горбинкой. Его спокойствие, сказать по правде, обезоружило меня. Он зачерпнул ведром воду, еще раз взглянул в нашу сторону и, посвистывая, пошел к себе. Я выстрелил в ведро. Румын спокойно закрыл рукой отверстие, откуда бежала струя воды, и, улыбаясь, погрозил мне пальцем. Из траншеи сразу высунулось несколько румын, они закричали: «Браво, браво!»

Как бы мирно ни вели себя румыны на нашей земле, но война остается войной. Прошла пора пить воду из одной криницы. Румыны поняли это и, несмотря на сильный мороз и метель, стали углублять свои траншеи. Но наши стрелки нащупали слабое место в их обороне. Румыны забывали закрывать двери своих блиндажей, стрелковая амбразура и дверь были в створе, и мы видели, что делалось в траншее врага. Нет-нет да кого-либо из их офицеров нам удавалось убить. По такой цели можно было стрелять без всякой предосторожности и наверняка. Румыны догадались, в чем дело, и занавесили двери стрелковых блиндажей.

Однажды в тихую ночь до нашего слуха донеслись обрывки русской речи. Это было настолько удивительно, что весть о появлении каких-то русских людей мгновенно облетела все подразделения полка. В траншею высыпали солдаты и командиры из землянок.

– Смотрите, смотрите! Идут трамваи! – донесся до нас молодой женский голос.

– Так это же Ленинград! – ответил другой, тоже женский голос.

Все утихло. Слышны были лишь глухой стук топоров да удары лома.

– Товарищи! Откуда вас пригнали? – прокричал в темноту снайпер Смирнов.

Несколько минут стояла полная тишина. Потом мы услышали:

– Мы витебские!..

Смирнов заходил по траншее, сжимая кулаки:

– У-у, гады, женщин пригнали на фронт.

– Может, это власовцы? – спросил кто-то.