Снайпер Великой Отечественной

Осторожно ступая по узенькой ледяной дорожке на дне траншеи, я подошел к пулеметному доту и остановился, чтобы прислушаться, с какого места ведет огонь вражеский станковый пулемет. Прежде немцы для ночной стрельбы ставили в ленту трассирующие пули для контроля точности обстрела. Это облегчало нам возможность заметить, с какого места ведется огонь, и без особого риска посылать пулю в амбразуру вражеского дота. Но гитлеровцы учли тактику советских стрелков и перестали ставить в ленту трассирующие пули. Это до крайности усложнило ночную охоту за немецкими пулеметчиками. Теперь их можно было обнаружить лишь по вспышкам выстрелов, а человеку, увидев перед глазами такую вспышку, трудно сдержать себя и не ткнуться лицом в землю. И в этом вопросе на помощь нам пришли друзья-ленинградцы. Они изготовили для нас специальные бронированные щитки с узкой щелью. Ночная борьба с вражескими пулеметчиками возобновилась, но немцы учли и этот наш прием. Они повели ночную перестрелку из ручных пулеметов, при этом часто меняли свои позиции. Вот тут-то и сыграли решающую роль ружейные гранаты. Многие из моих товарищей мастерски забрасывали их в траншею к гитлеровцам.

Близился рассвет… Мороз крепчал. Я по-прежнему стоял у бронированного щитка, не отрывая глаз от рубежа противника. Вдруг слух уловил тихий напев; кто-то недалеко пел, повторяя один и тот же куплет песни:

Темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь…
И у детской кроватки тайком…
Ты слезу утираешь…

Эта песня, тогда широко распространенная, волновала душу каждого фронтовика. Вдруг песня оборвалась, и через некоторое время я услышал быстрые шаги, приближавшиеся по траншее. Это был Найденов. Увидев меня, он, улыбаясь, сказал:

– Осип, из города пришла Зина, говорит, что твоего сына навестила. Иди, я за тебя покараулю.

Из кармана ватной куртки Найденова торчал краешек голубого конверта.

– Из дому письмо?

– Нет, от Светланы.

– Где она?

– На фронте. Хотя и не пишет, в каком госпитале, но из слов видно – в полевом.

Найденов, переминаясь с ноги на ногу, взглянул на меня, досадливо махнул рукой и отвернулся.

В этот момент к нам подбежал запыхавшийся связной из штаба полка. С его лица градом катился пот. Он спросил:

– Ребята, кто из вас знает, где найти снайпера Пилюшина?

– Я Пилюшин, а что?

Связной вытер рукавом стеганки дышащее жаром лицо и сказал:

– А я все траншеи 1-го батальона облазил, вас ищу. Идем быстрее к командиру полка.

– А что случилось?

– Откуда мне знать? Приказано вас найти, и все тут.

Три километра связной и я бежали без передышки. Часовой, стоявший у штабной землянки, еще издали увидел нас и крикнул:

– Опоздали! Гусь-то улетел, не стал вас ждать.

– Какой гусь? – спросил я, оторопев.

– Натуральный гусь, какой же еще, только дикий. Повредил себе летом крыло, вот и остался у нас зимовать. Пролетит метров 20–30, присядет на снег передохнуть и опять летит подальше от человеческого глаза. – Часовой понизил голос: – Понимаешь, у самого носа полковника пролетел. Вот тут-то ему гусятинки и захотелось. «Кто здесь известный снайпер?» – спрашивает. «Пилюшин», – говорят. Вот он и послал за тобой. Ну а гусь-то не стал тебя дожидаться, потихоньку да полегоньку улетел. Вон туда – к шоссейке.

– Какой полковник? Какой гусь? Ты что мелешь?

Я зашел в землянку командира полка Путятина. Меня встретил незнакомый мне полковник, которого, впрочем, я где-то встречал.

– Ты снайпер? – спросил он меня.

– Так точно.

– А сколько у тебя на счету убитых немцев?

– В обороне 62. При отступлении не считал.

– Значит, не знаешь, сколько убил немцев?

– Нет, знаю, товарищ полковник.

– Я вызвал тебя, чтобы проверить, действительно ли ты такой меткий, как мне докладывали, – бьешь немца в глаз.

Полковник снял с руки часы и повертел ими у моего носа:

– Вот мишень, понимаешь?

– Понятно, товарищ командир.

– Я поставлю эту мишень на 200 метров, попадешь – твое счастье, не попадешь – отниму снайперскую винтовку! Понимаешь?

– Ясно, товарищ полковник.

Только теперь я увидел, что он не особенно твердо держится на ногах. Полковник накинул на плечи дубленый белый овчинный полушубок, взял шапку-ушанку. Выйдя из землянки, он отшагал вдоль насыпи железной дороги 250 шагов, положил на снег шапку, а на нее часы.

– Разрешаю стрелять с любого положения. Понятно?

– Понятно, товарищ полковник.

– Ну, стреляй!..

Из блиндажей автоматчиков, разведчиков, штабных сотрудников повысовывались головы, стали выходить любопытствующие люди. Послышались приглушенный смех, голоса:

– Неужели Пилюшин станет стрелять в часы?

– Станет. Для него часы – большая мишень.

– Часов жалко. Глянь, никак золотые, да еще и светящийся циферблат.

В другое время я не стал бы стрелять в часы. Но полковник, глядя на меня исподлобья, продолжал твердить:

– Стреляй, стреляй, тебе говорят!..

Я выстрелил. Связной бросился к шапке. Он взял ее, как тарелку с супом, и осторожно понес на вытянутых руках к полковнику.

– А где часы? – спросил полковник.

– Все тут, товарищ командир: вот ремешок, ушки и кусочки стекла…