Снайпер Великой Отечественной

Ночью в первой половине марта мы узнали, что к нам вернулся после длительного отсутствия наш бывший командир роты Виктор Владимирович Круглов. Как только Зине стало известно, что он находится на КП[34], она силком утащила меня и Андреева в блиндаж Романова. Но мы не успели даже обменяться приветствием с боевым другом, как дверь блиндажа распахнулась и к нам, съежившись, в изорванном маскировочном халате влетел немец, а вслед за ним в дверях появился рассерженный чем-то Сергей Найденов. Где, когда он успел взять этого пленного – никто не знал. Немец, увидев советского офицера, что-то быстро-быстро залопотал.

– Петя, скажи ему, чтобы помолчал, – обратился Круглов к Романову. – Нужно будет, мы его спросим.

– Вот и мне он всю дорогу покоя не давал, как пулемет строчит, – буркнул Найденов.

Немец притих, втянул голову в плечи, но не без интереса ощупывал нас своими холодными голубыми глазами.

– Где вы его взяли? – спросил Круглов Найденова.

– Двое их, товарищ майор. Ползали в нейтральной зоне. Мы с отделенным командиром следили за ними, а когда они приблизились к нашей траншее, мы их и поймали. Одного сержант при себе оставил, а этого велел отвести на КП роты.

– Передайте сержанту, чтобы и другого привели сюда.

Найденов быстро скрылся в темноте траншеи.

– Петя, спроси у него, что они делали в нейтральной зоне?

– Он говорит: они пришли предупредить нас, что к ним прибыли свежие силы. Они будто готовятся к штурму города.

– Скажи ему, что эта песенка старая, пусть выкладывают все начистоту. Дай ему лист бумаги – пусть напишет, что знает.

Романов подал пленному лист бумаги и карандаш. Немец обрадовался и начал быстро строчить.

Скоро в блиндаж ввели другого пленного. Это был рыжий, с бычьей головой, рослый немец, на вид ему было лет 35–40. Толстая короткая шея распирала воротник грязного, обветшалого солдатского мундира. Большие глаза немца смотрели на нас без всякой робости. Он молча уселся на край нар, широко поставив ноги, одну огромную ручищу положил на колено, а другой тер загривок, искоса поглядывая на Найденова. Увидев своего товарища, склонившегося над листом бумаги, рыжий великан громовым басом сказал:

– Штрек, ты что пишешь? Завещание сыну или жалобу фон Леебу? Брось, Штрек, это дело. Мы влипли. Если не хватило своего ума, то знай: русские взаймы ума не дадут. Мы с тобой отвоевали, и слава богу.

Романов подошел к рыжему немцу:

– Твоя фамилия?

Пленный, увидев перед собой русского офицера, вскочил на ноги, но ответил просто, не заискивая:

– Артур Гольдрин, рурский шахтер, воюю с 1939 года. – И, помахав рукой своему товарищу, весело рассмеялся: – Я что тебе сказал, Штрек? Влипли! Но дай бог каждому так выйти из игры!

– Что вы делали в нейтральной зоне?

– Мины выуживали, расчищали проход для наших разведчиков. Но раз мы вляпались, наши не придут. – Гольдрин озадаченно развел руками и продолжил: – Надо же, четыре года ползал по нейтральным зонам, и ничего, а тут попался. Ну что ж, пускай кто-нибудь займет мою должность, а я кончил игру со смертью.

Романов, увидев, что у немца прострелена ладонь левой руки, спросил:

– Где это тебя царапнуло?

Артур Гольдрин хитровато улыбнулся:

– Было такое дело… Месяц отдыха в госпитале, да три месяца дома. Но теперь это дельце эсэсовцы пронюхали. Вместо отпуска таких солдат отправляют в штрафной батальон. А то и еще подальше…

Некоторое время никто из нас не обращал внимания на другого немца; он все еще что-то писал, прислушиваясь в то же время к разговору своего товарища с русским офицером. Романов, подойдя к нему, сказал:

– Постарайтесь припомнить, кто из ваших солдат в феврале выставлял лист фанеры на бруствер и что на ней было написано.

– Га-га-га! – прогоготал рыжий немец. – Фанера! Да это же один наш чудак вздумал над русскими пошутить. Он взял лист фанеры и написал черной краской: «Поздравляю Иванов с Днем Советской Армии». Шутник!

– Ну и что же?

– У нас таких шуток не любят. Этот солдат, говорят, за свое чудачество получил пулю в затылок. Жалко хорошего парня!

– А это правда, что к вам на оборону пришли свежие силы?

– Да какие там к черту свежие, все они давно протухли. Все вот с такими заплатками, как у меня на руке, а у Штрека на ляжке. Ха-ха!

– А много таких пришло?

– У нас теперь все надо уменьшать в десять раз. Судите сами: если пришла дивизия, сколько это будет?

Пленных стали уводить в штаб полка. Гольдрин шумно попрощался с Романовым, а в дверях обернулся и шутливо помахал всем своей ручищей:

– Будете в Германии, мой привет фюреру.

Когда немцев увели, мы окружили Круглова, наперебой поздравляли его с присвоением звания майора, просили рассказать, где он в это время воевал и как опять попал к нам.

– До ранения я был на Карельском перешейке, а из госпиталя попросился на старое место. Соскучился, – улыбаясь, скупо, как обычно, отвечал Круглов.

– Товарищ майор, а как ведут себя финны?

– Что финские фашисты, что немецкие – цена одна, одного поля ягода. Но финский солдат, так же как и немецкий, перестал верить в обещания своих командиров… И там есть вот такие Артуры Гольдрины.