Снайпер Великой Отечественной

– Вот те раз! – Полковник развел руками в стороны и с силой хлопнул себя по ляжкам. – И гусятины не отведал, и часов лишился! Ну, спасибо, снайпер!..

В передовой траншее меня поджидал все тот же неутомимый и верный друг Найденов. Я знал, что Сергей не любил, когда его жалели. Случалось, кто-нибудь из товарищей говорил: «Сережа, прилег бы ты на минуту, глаза у тебя стали как у мышонка». – «Вот еще, нашел чем укорять, – отвечал он. – Когда к матери солдата в окошко фашист стучится, до сна ли солдату?»

Он был смел и неутомим. Днем, притаясь у ледяной глыбы, подстерегал вражеского офицера или наблюдателя, а ночью мастерски обстреливал траншею немцев ружейными гранатами. За годы войны я многое научился понимать и твердо усвоил, что храбрый человек не рассуждает и не кричит об опасности – он молча ищет встречи с врагом и бьет его. Именно таким был Сергей.

Начиналось утро: спокойное и тихое. Войдя в блиндаж, я остановился у порога, чтобы присмотреться к полумраку. Зина бросилась ко мне. Не помню, что со мной случилось, но, прежде чем поздороваться, мне пришлось глотнуть воздуха и опереться плечом о стойку нар. Встреча с Зиной меня как-то по-особому взволновала.

– Иосиф, что с тобой? – с тревогой спросила Зина. – Ты ранен? На тебе лица нет.

– Нет, нет, Зиночка, я совершенно здоров… Как Володя?

– За сына не волнуйся, он чудесный крепыш.

Строева хотела еще что-то сказать, но не успела. В землянку вбежал Найденов и закричал:

– Ребята! Немцы что-то затевают. – Отдышавшись, он объявил: – Они поставили на бруствер кусок фанеры, на котором большими черными буквами что-то написано. Я не успел прочитать, как кто-то из немцев столкнул фанеру в нейтралку. В их траншее поднялись шум, крик. Кто-то из немцев даже по-русски ругнулся. Вдруг один из фрицев приподнялся над бруствером и ну махать руками. Сам что-то громко кричит. Я крикнул: «Эй! Иди к нам, стрелять не стану!» Немец помахал рукой: мол, «не могу», – и скрылся.

Втроем мы побежали в снайперский окоп.

– Немец тебя не видел? – спросила Строева.

– Нет, я крикнул через амбразуру.

– А по таким мишеням все-таки надо стрелять, Сережа.

– А политрук роты что недавно говорил? Что среди немецких солдат есть разные люди. Вот и разберись тут…

Случай, рассказанный Найденовым, сильно заинтересовал нас. Что могло стрястись там, у немцев? Что за щит лежит в нейтралке?

Строева приоткрыла бойницу и взглянула в перископ на то место, где валялась фанера.

До наступления темноты мы не сводили глаз с траншеи противника, но, несмотря на усиленное наблюдение, не обнаружили ничего серьезного. В траншее врага – обычная картина, а лист фанеры так и остался лежать на снегу в нейтральной зоне. Загадка со щитом прояснилась несколько дней спустя, когда мы взяли пленного. Об этом будет рассказано ниже.

В тот день, когда немцы выбросили щит (это был День Советской Армии), нас накормили хорошим праздничным обедом. К нам в блиндаж зашел какой-то незнакомый сержант в артиллерийских погонах. Он был до того белобрысый, что казалось, нет у него ни бровей, ни ресниц. Его большие голубые глаза дерзко оглядывали нас из-под крутого лба. Присмотревшись ко всему в полумраке землянки, он заявил:

– Хе-хе! Братки, да у вас тут словно на курорте!

– А ты, дружище, по какой путевке к нам на «курорт» прибыл? – тонким голосом спросила Строева.

– По волжской, барышня, по волжской. Там мы хорошего перцу фашистам дали. Ну а теперь к вам, конечно, на помощь пришли.

– За помощь спасибо, а с «курортом» неладно получилось: опоздал немного, мы его, понимаешь, прикрыли на ремонт…

– Дорога дальняя, сами знаете; где шли, где ехали – вот малость и задержались.

– Ишь ты, сержант, какой занозистый! Тебе палец в рот не клади, – вмешался Найденов, усаживаясь рядом с артиллеристом. – На, закуривай, да толком расскажи, как вы там отличились. Может, пообедаешь с нами?

– За обед спасибо. Но я больше насчет водочки… За «курорт», дружище, не серчай, знаем, как вы тут жили и живете. Но почему никакого фронтового говора не слышу? Да и часовые в траншее через версту стоят, вроде телеграфных столбов.

– Столб столбу рознь, – прищурясь, сказала Строева, – гнилых и сотню поставь, не выдержат, повалятся, а здоровый один держит!

Зина, убирая со столика посуду, испытующе следила за артиллеристом. Я тоже с большим интересом наблюдал за каждым его движением, за каждым словом, ибо от этого человека пахло порохом. Сержант встал и, как хозяин в своем доме, стал мерить блиндаж шагами, держась за лямку вещевого мешка широченной пятерней.

– Ты никак один пришел к нам на помощь? – спросил Найденов.

– Нет, не один, а со своей батареей. Корректировщик я, Семен Корчнов, а ребята попросту зовут, Сибиряк. Я к вам на минуту забежал поспрашивать, где и какие огневые точки расположены у немцев. Скоро мы начнем их гасить. Да вот еще от наших батарейцев гостинца вам принес.

Сибиряк снял с плеч тяжелый вещевой мешок:

– Все это для вас припасено, в пути приберегли.