Снег

Кукольная Тварь жива. Возможно, не совсем здорова, да и выглядит отвратительно, но все-таки жива.

– Это ты? – недоверчиво произносит она.

Я наконец выдыхаю. И киваю.

У нее гипсовые фиксаторы на ногах, на руках и на шее.

В моей голове вступают в воздушный бой два самолета. Один – «главное, она жива», и второй – «надо было тогда ее ногой в спину пнуть».

– Что с тобой случилось? – слабым голосом произносит она.

– Порезалась случайно, ничего страшного. Ты как?

Она выглядит невыносимо жалко. И второй самолет, получив смертельную ракету, падает, оставляя спиралевидный дымный след в воздухе.

– Жить буду, – она изображает некое подобие улыбки. Ни капли не похожей на те лучезарные оскалы, которые сверкают на каждой ее фотографии в сети. – Но, наверное, больше никаких каблуков.

– Хорошо, что всё обошлось, – говорю я. И говорю абсолютно искренне.

– Да. Только такая везучая, как я, могла одна упасть из всей толпы.

Она сетует на свою невезучесть? Она-то? Королева среди звезд и звезда среди королев? Должно быть, хорошенько головой стукнулась.

Нет, девочка, везение здесь ни при чем, это ты о бумеранг споткнулась. Который я тебе под ноги бросила. Но конечно, я ни в чем не признаюсь. Это пошло бы мне во вред.

– Выздоравливай, – говорю я и набрасываю на себя куртку.

– Подожди, – вдруг произносит она.

Я останавливаюсь.

– Присядь, пожалуйста.

Я, помедлив, всё же сажусь на край ее кровати – так, чтобы не задеть ее покалеченные руки-ноги.

– Прости меня, – со всхлипом проговаривает Кукольная Тварь. – Я много думала. Не здесь, в больнице, а раньше. Я была груба к тебе. Я знала это. Но… не знаю, я не могла ничего с этим поделать. Как-то так сложилось, и я уже не могла ничего изменить, что ли. Ведь мы были детьми. И я… Нет, я знаю, что ты чувствовала. Ты можешь мне не верить, но я знала. Мне ведь самой было плохо еще недавно. Так плохо. Ты, наверное, думаешь, что я просто избалованная девочка с жаждой внимания. Может, и так. Родители мне всегда давали всё что можно и что нельзя. Но они как бы откупались от меня, что ли. Были вечно заняты своими делами. И я как-то… вроде бы привыкла, а вроде бы и нет. Я чувствовала себя такой одинокой. Только и делала, что пыталась это заглушить красивой жизнью напоказ. Последние года два или три я хотела только одного. Я хотела умереть. По-настоящему. Пару месяцев назад, перед самым Новым годом, я залезла в ванну и хотела порезать вены. И перед тем как убить себя, я стала молиться, хотя раньше такого не делала. Я вроде как просила простить мне мои грехи и принять мою душу в рай, что-то такое. Я даже подумала, что в этот момент Бог меня видит и слышит. Я посмотрела вверх и спросила его, стоит ли мне жить. Ты не поверишь, что произошло в этот момент. Зазвонил телефон, неизвестный номер, и я как загипнотизированная ответила. И мне сказали «да», мне сказали, что «да» – это ответ на мой вопрос, мне сказали, что это был тот, кто слышит мои молитвы. Только не подумай, что я невменяемая. Мне позвонил Бог и сказал, что он всё слышит, и сказал, что мне нужно жить. Это был лучший день моей жизни. Потом я стала встречаться со всеми знакомыми, пыталась как-то наладить, вот решила и наш класс собрать, увидеться, как-то восстановить отношения, что-то исправить потихоньку. Но я просто не успела с тобой нормально пообщаться тогда, да и ты была какая-то резкая, и я подумала, что, может, и не надо с тобой ничего налаживать. А потом случилось это. И я поняла, что это тоже его знак. Что нельзя бросать начатое, иначе всё, что было уже сделано, не считается. Урок будет повторяться, пока ты его не усвоишь. Прости меня, Олеся.

Ее глаза в слезах. Мои глаза в слезах.

Я бережно касаюсь ладонью ее руки.

Только теперь я понимаю, насколько важна для меня была ее просьба о прощении.

Мне не нужна была никакая месть, никакие ее беды. Никакая ее боль не смогла бы снять мою. Мне были нужны только ее прозрение, сожаление и просьба о прощении.

Но сейчас она дала мне гораздо больше.

И конечно, я ни в чем не признаюсь. Это пошло бы ей во вред.

Да и, во-первых, она, скорее всего, не поверит, что это я ей звонила. А во-вторых, ведь лучше жить с убеждением о божественном вмешательстве в твою жизнь, чем без него.

– Я иногда задумываюсь, – говорит она, – и боюсь даже представить, что было бы, если бы Бог сказал «нет».

Я тихо изрекаю:

– Бог не говорит «нет».

24

Выхожу на улицу.

Снег сыплет мелкими редкими хлопьями.

Не люблю снег. Ни тот, что лежит, ни тот, что падает.

– Ты здесь?! – я гляжу в небо.

Не дожидаясь ответа, набрасываю капюшон и быстрым шагом иду к остановке.

В автобусе немного людей.

Я пробираюсь на заднее сиденье и прижимаюсь к окну.

Слышу, как пассажиры обсуждают погоду. Они говорят, что сегодня это последний снег, что он к полудню уже точно закончится и что с завтрашнего дня будет уже тепло, начнется настоящая весна.

Я укутываюсь в куртку поплотнее, но не потому, что холодно, а потому, что страшно. Будто заворачиваюсь в одеяло, прячась и защищаясь от выползающих из детских кошмаров чудовищ.

Я что-то чувствую. Что-то в голове. Или в животе? Что-то инородное.

Это она!