Снег

Всё равно участие больничного психолога в подобных моему случаях скорее формально, чем эффективно. Ведь главная задача переговоров заключается в том, чтобы потенциальный самоубийца не покончил с собой прямо сейчас. Как если бы они оба стояли на карнизе или, например, беседовали по телефону – по горячей линии психологической помощи. А сейчас для меня такая опасность отсутствует – по крайней мере, с их точки зрения.

– Если вы не возражаете, я хотел бы поговорить о том, что случилось, – осторожно проговаривает молодой усач, поглядывая в тетрадку.

Нужно от него отделаться. Не до него мне.

– Я порезалась, это вышло случайно.

– Случайно? – с демонстративным скепсисом протягивает он и стыдливо уводит глаза. – А я думаю, что это стало следствием какой-то душевной травмы.

Отличник хренов.

– Правда? – отбиваюсь я. – А что так травмировало вас, что вы стали психиатром? – Отбиваюсь рьяно.

Он бледнеет.

– Вы спрашиваете, почему я стал психотерапевтом?

– Нет, это я знаю. Вам, наверное, так голоса сказали.

Отличник снова торопеет.

– Изв-вините… – теперь уже и заикается, – но сейчас все-таки речь о вас. – Снова смотрит в тетрадь, ищет инструкции против позора перед пациентом. – Вы страдаете или страдали психическими заболеваниями?

– Я страдала долгое время, – признаюсь я, – а потом распробовала – и вроде даже ничего так было. А теперь болезнь стала смертельной и хочет меня убить.

– Извините, – сокрушенно произносит он, – но я не понимаю.

– Тогда вы вряд ли сможете мне помочь, – выношу я ему приговор.

– Ну почему же, я кандидат психологических наук, клинический психолог, провожу психотерапевтические сессии в рамках когнитивно-поведенческой психотерапии…

Он продолжает перечислять какие-то свои регалии и награды. Прямо расхвастался. Если человек успел в свои молодые годы защитить кандидатскую, пройти массу дополнительных тренингов, получить кучу сертификатов, это может означать, что учился он больше, чем работал, а значит, стоящего опыта у него нет. А у этого, видимо, дома вместо обоев стены грамотами заклеены.

Выслушав тираду о его профессиональных достижениях, я роняю:

– Ну и что, всё равно вы умрете.

Кандидат психологических наук выглядит расстроенным. Как бы у него мысли о суициде не появились. Я такого, конечно, не желаю.

– Мы все умрем, – говорит он, беря себя в руки. – Только вот не хотелось бы, чтобы вы шли к этому целенаправленно.

– Не переживайте за меня. Я глупостей делать не собираюсь.

– Правда? – покровительственно изрекает он. Но выглядит довольным. – Я могу вам в этом доверять?

Я прикусываю губу. Говорю:

– А вы не рассердитесь, если я скажу правду?

– Нет.

– От вас пахнет колбасой.

Он снова цепенеет, закрывает рот, извинительно улыбается и, вставая с кровати, говорит:

– Думаю, что могу вам доверять. Будьте здоровы.

И уходит.

Снег всё еще идет. Его рябь за окном ни на секунду не дает мне расслабиться.

Я встаю с кровати. И заодно убеждаюсь в послушности всех моих конечностей.

Упитанная хромая соседка просыпается от скрипов моей койки.

– Ты куда? – хрипит она сонным голосом, подняв голову. – Кто тебя развязал? – И привставая, поворачивается ко мне.

– Домой. Врачиха отпустила. Завтра снова приду провериться.

– И как ты пойдешь? – бурчит она, надевая тапки.

– Ногами, если они мне не откажут.

– Я слышала, тебя голую привезли. У тебя одежда есть? Там, смотри, че за погода, – указывает на окно. – Или ты в этом модном халатике пойдешь?

До меня доходит, что она права. У меня нет с собой вещей.

– И что делают в таких случаях? – озабоченно поднываю я. – Здесь дадут какую-нибудь одежду на время?

– Ага, щас. Пойди вон, в гардероб, подбери свой размерчик, там куча вещей для голых больных.

– Ты шутишь ведь?

– Не переживай, щас дам тебе свои шмотки, вернешь завтра. Я тут еще до понедельника точно.

– Спасибо, – искренне произношу я.

Я не ожидала такого от нее. Я не ожидала такого ни от кого.

Соседка вытягивает из-под койки большую сумку и вынимает из нее спортивные штаны и кофту, бросает их на мою кровать.

– Примерь, думаю, до дома дойти – нормально будет.

Затем вновь лезет в сумку и вытаскивает теплую куртку.

– Шапки у меня нет, зато тут капюшон есть. И боты вот возьми. На такси не дам, но на автобус хватит, – протягивает мне купюру.

Меня трогает такое отношение, такая забота. Мне тут же хочется сделать для нее тоже что-то хорошее, что-то подарить. Но пока нечего – я голая. Может быть, куплю что-нибудь для нее и порадую завтра.

– Ну ты это, – говорит она, – не шали больше, подруга, ладно?

Я заискивающе киваю несколько раз.

– Ну давай тогда, – она, прихрамывая, движется к двери. – Мне в туалет надо.

Когда она выходит, я принимаюсь наряжаться.

Хорошо, что на штанах есть резинка – не спадут по пути. Кофта, конечно, мешковата, но зато теплая.

Я сажусь на койку и по очереди натягиваю ботинки. Почти моего размера.

– Олеся?

Я поднимаю глаза. И смотрю на наконец очнувшуюся вторую соседку.

Это Кукольная Тварь.

Третий день я глушу в себе мысли о ней и ее судьбе после падения с лестницы, чтобы вдруг не узнать наверняка, что она умерла. Или, что еще хуже, что жива. Как сейчас.