Снег в августе

Сидящий Голем напоминал Джеки Робинсона, его карие глаза были полны печали. Он огляделся слева направо, обвел грустным взглядом картину запустения. Похоже, картинка не была для него неожиданной. Подался вперед и посмотрел на ладони своих громадных черных рук, затем на тыльную сторону ладоней. И остановил взгляд на Майкле. Майкл стоял без движения. Голем встал на колено, собрался с силами и поднялся.

Майкл отпрянул; голый Голем стоял в корыте, мускулы его были бугристыми, словно мешки с камнями. Росту футов восемь, подумал Майкл, – таких высоких я никогда не видел. Голем беззвучно сошел с деревянной решетки бимы на пол.

Майклу нужно было что-то сказать. Но слова в голову не шли. Он боролся с желанием убежать. Говори с ним, сказал он себе. Скажи ему что-нибудь.

Голем посмотрел на Майкла и шагнул вперед, дотронувшись до его лица. Его ладонь на ощупь походила на подошву ботинка.

– Меня зовут Майкл Делвин, – сказал мальчик. – Вы понимаете, чтó я говорю?

Голем кивнул: да.

– А разговаривать можете?

Тот печально покачал головой. Нет.

Майкл пытался сдержать свой трепет. Когда он впервые услышал истории о Големе от рабби Хирша, он представил себе его в виде персонажа комиксов. Он состоял из линий и мазков кисти. Он был очень прост и иногда позволял себе юмор; добрый раввин поручал ему миссии – устанавливать справедливость. Такой образ никак не вязался с этим обнаженным созданием, громадным, как дерево, и черным, как ночь. Стоящим перед ним в ожидании указаний. На мгновение ему захотелось повернуть процесс вспять, отослать создание туда, откуда оно появилось. Но потом он вспомнил, как унизили его маму, вспомнил измолоченное лицо рабби Хирша и собственное потерянное лето. Нет – он не мог повернуть назад. Он уже произнес имя Бога. Нужно дойти до конца.

– Мы… нужно найти тебе какую-нибудь одежду, – сказал Майкл, натягивая на себя фуфайку. – Понимаешь? Одежду. Потому что сегодня вечером нам кое-что предстоит сделать. – Он показал на разбитый витраж, через который можно было увидеть кусочек августовского вечера. – Там, на улице.

Голем его понял. Он принялся оглядывать пыльный зал церкви – видимо, в поисках одежды.

– Пойдем, – сказал Майкл. – Посмотрим, что здесь есть.

Они открывали шкафы и чуланы, в руках Голема ломались замки и сыпалась слоями слежавшаяся до твердости цемента краска. Они находили флаги, книги, старые занавеси для ковчега, что угодно, только не одежду. Пока Голем не вынырнул из маленького тесного подвального помещения с чем-то вроде накидки. По краям она была обшита золотым шнуром с кистями, и он соорудил себе нечто вроде плаща, завязав кисти на шее. Зайдя на кухню рабби Хирша, он подогнул колени, чтобы не упереться в потолок, и накидка перекрутилась. Потрепанные кисти оборвались, и накидка свалилась. Он печально заворчал.

– Погоди, – сказал Майкл.

Он снял с фуфайки значок «Я ЗА ДЖЕКИ» и вскочил на стул перед Големом. Соединил оба конца накидки и проткнул их значком, как булавкой.

– Супер! – воскликнул он. – Сработало. – Голем беззвучно засмеялся. – Ты выглядишь так, будто умеешь летать.

Майкл подошел к маленькому комоду, в котором рабби Хирш хранил свои рубашки и исподнее, и вытащил из нижнего ящика простыню. Отлично. Создание может обмотать ею низ живота, как гигантским подгузником. Или, как у Редьярда Киплинга в рассказах про Индию, набедренной повязкой. Когда он повернулся к Голему с простыней в руке, тот держал в руках фотографию Лии и разглядывал ее лицо.

– Ты здесь отчасти из-за нее, – сказал Майкл, и Голем поставил фото обратно на полку. – Это жена рабби. Ее убили нацисты.

Он показал созданию, что нужно сделать с простыней, и Голем неуклюже пытался обмотать ею промежность и массивные ляжки; повязка несколько раз соскальзывала, пока Майкл не связал ее концы, вложив в это всю свою силу. Майкл отошел назад, улыбнулся и сказал: ты выглядишь как Ганга Дин. Голем не улыбнулся. Он показал своей большущей рукой на фотографию в рамке, и Майкл рассказал ему все в общих чертах. Про рабби Хирша и Лию, про Гитлера и миллионы погибших. О Фрэнки Маккарти и «соколах», о мистере Джи и о том, что произошло в день, когда город накрыла снежная буря, и что сделали с Майклом, с рабби Хиршем и с мамой Майкла. Голем слушал и ужасался, лоб избороздили морщины, одна из них перерезала слово «Истина», которое было светлее, чем вся остальная кожа. Он медленно качал головой из стороны в сторону. Он полнился гневом, смотрел исподлобья. Он не улыбался. Он не смеялся. Его огромные руки потирали одна другую. Когда Майкл рассказал о планах Фрэнки Маккарти, на его черной коже появилось сияние.

– Вот, собственно, и причина, – сказал Майкл. – За этим мы тебя сюда и вызвали. Мы должны их остановить. Мы должны убедиться в том, что они больше никогда ничего такого не сделают. Нам нужно убедиться в том, что они понесут наказание.