Снег в августе

Когда они шли с матерью домой, Майкл говорил о том, почему Робинсона освистали, – совершенно ясно, что из-за цвета кожи, а не из-за того, что он из «Доджерс»; она же пыталась объяснить ему, что люди бывают самыми разными, среди них попадаются и невежды, и трусы, и разочаровавшиеся в жизни, и таких нужно жалеть и молиться за них.

– Они ведь ничего другого не видели, – сказала она. А потом понизила голос: – Но, по правде говоря, некоторые из них…

Она просто покачала головой, и они уже сворачивали на Эллисон-авеню, и до дома оставалось лишь два квартала. Ночное небо было ясным и чистым, на нем были щедро рассыпаны звезды и висела большущая луна. На улицах было больше людей, чем обычно. Ночь была прохладной, но не холодной, с воды дул свежий ветерок, и они порадовались, что пошли в кино в плащах. Проехал полупустой трамвай. Бары Фицджеральда и Кейсмента были набиты до отказа. Они зашли в подъезд.

– Сейчас выпьем чайку, – сказала она, – и пора баиньки.

На площадке второго этажа, проходя мимо квартиры миссис Гриффин, Майкл услышал скрип и хлопок двери на крышу. Он вдруг забеспокоился. Он точно помнил, как закрывал эту дверь на крючок. Он взошел по последнему пролету лестницы впереди мамы и осторожно огляделся на площадке. Через открытую дверь был виден прямоугольник неба.

– А почему эта штука открыта? – спросила Кейт Делвин, ища ключ от квартиры. – Поднимись и закрой ее, сынок.

Он медленно поднялся по лестнице на крышу. Когда он дошел до двери, он наконец увидел: на внутренней стороне черной двери появилась ярко-красная свастика. Вся площадка вокруг была в краске.

– Мама! Подойди сюда, пожалуйста, мама!

Уже сняв пальто, она вышла, оставив дверь открытой, и поспешила вверх по лестнице.

– Боже правый, – прошептала она.

Она высунулась наружу, Майкл за нею. В ярком звездном свете была четко видна надпись: ЖИДОЛЮБ. Краска еще не успела высохнуть и липла к пальцам. Крупная надпись, во всю дверь.

– Вот же дрянь трусливая, – прошептала она и вернулась к двери. – Осторожнее, не запачкайся.

Она закрыла дверь на крючок и спустилась по лестнице. Зайдя в кухню, надела плащ. Лицо ее стало холодным и сосредоточенным.

– С меня хватит, – сказала она. – Я вызову полицию.

– Они ничего не будут делать, мам.

– Все равно вызову. Запри за мной дверь.

Он смотрел из окна, как мать переходит Эллисон-авеню и заходит в бар Кейсмента с заднего хода, где был телефон-автомат. Мне надо было пойти с ней, подумал он. А вдруг они поджидают внизу? Вдруг «соколы» за ней наблюдают? Если с ней что-то случится, виноват в этом буду я. Это я встречаюсь с рабби Хиршем. Это я пошел сегодня к отцу Хини. Не она. Он представил, как люди в черной униформе и начищенных сапогах выходят из мрака, чтобы причинить маме боль. В голове всплыла фраза: Гот штрофт, дер менш немт нойкем[36]. Бог наказывает, а человек мстит. Если они ее хоть пальцем тронут, он их найдет и убьет. Куда бы они ни спрятались, в любой стороне света – найдет. Ему было плевать на то, что поймать могут и его. Поймать, посадить в камеру смертников в Синг-Синге и привязать к стулу. Гот штрофт, дер менш немт нойкем…

Потом он увидел, как она выходит из бара Кейсмента и проходит между двумя стоящими авто. Перебегает улицу. Он открыл входную дверь и смотрел вниз на лестницу. Увидел ее руку на перилах, услышал ее быстрые шаги, вот она поднимается по последнему пролету, он берет ее за руку, ведет в кухню, закрывает дверь.

– Все в порядке, – сказала она, снимая плащ. – Теперь – чай.

Спустя час появились двое полицейских в форме. Один был мясистым и седовласым, он позевывал и представился как Кармоди. Фамилия второго была Пауэрс, а кожа у него была цвета овсянки. Их вежливо-скучающий вид привел Кейт Делвин в бешенство.

– Так чего вы от нас-то хотите? – сказал Кармоди. – Чтобы мы это все оттерли, что ли?

– Расследуйте! – выпалила она. – Тут по всему полу краска разлита. Эти идиоты наверняка взяли банку на крышу и сбросили сверху во двор. Может, вы ее найдете. Может, найдете и кисть. А то и отпечатки пальцев.

– О, вот и ищейка, – сказал Кармоди. – У нас появилась ищейка, Пауэрс.

– Гы, давай-ка, наверное, сделаем, как нам ищейка скажет, – сказал Пауэрс.

Кейт посмотрела на них ледяным взором:

– А ну-ка без сарказма тут, офицер. Вы здесь в качестве гражданского служащего. Так что давайте-ка будьте гражданином и служите свою службу.

Кармоди вздохнул, продемонстрировав одновременно удивление и покорность. Кейт Делвин была не из тех ирландцев, кто становится кротким, едва завидев полицейского. Майкл посмотрел маму с восхищением. Как она приструнила этих шмуков. Это было круто. Кармоди вытащил записную книжку и огрызок карандаша и плюхнулся за стол напротив Кейт Делвин. Второй коп пялился на домашнюю обстановку, вглядываясь в темные комнаты из освещенной кухни.

– Имя, возраст, место работы, с какого времени проживаете по данному адресу.

– Кэтлин Делвин. Тридцать четыре. Работаю в «РКО-Грандвью». Живем здесь с тысяча девятьсот сорокового года.