Снег в августе

Ведь святой отец был не единственным, кто покинул эти края. Почти каждую субботу они видели фургоны с мебелью и одеждой, направляющиеся на Лонг-Айленд или в Куинс. Первыми снялись с места ветераны, которым по новому закону давали ипотеку, и они обзаводились частными домами с собственными въездами, газонами и заборами. С улиц пропадали знакомые лица. В одно субботнее утро с первого этажа съехал Билли Дорриан, и на его место въехали Корриганы, у которых были дети четырех, трех и двух лет. Затем Майкл услышал от мамы, что Чарли Сенатор, бросив свою работу, уехал в место под названием Левиттаун. Он вспомнил тот день, когда отец Хини вместе с Чарли Сенатором и другими ветеранами отчищали синагогу от свастик, и подумал, кто бы мог взять на себя смелость это сделать, случись такое сегодня.

Денно и нощно его голова полнилась словами и ритмикой идиша. Он работал над алеф-бейс[48] – осваивал алфавит. Каждое утро он приветствовал маму: ви гетс?[49] И она неизменно отвечала: и тебе самого лучшего утра. Он усвоил, в чем разница между шлемилем и шлимазлом: шлемиль[50] входит в гостиную, кланяется хозяину дома и спотыкается о дорогой торшер; торшер падает шлимазлу[51] на ногу и делает перелом. Гарольд Стирнс со второго этажа был нудный шлуб[52]. Шатун-Скорлупка из «соколов» был гроббер юнг, глупый юноша – тупой, как сказала бы мама. Сколько гонифов[53] было среди посетителей бара Кейсмента и кто из них мог бы потянуть роль большого махера[54], который им был нужен позарез? Куча суетливых гонифов и ни одного махера. Он сказал маме, что ша означает одно и то же на идише и английском, и она сказала: ого, это, выходит, еврейское слово. «Соколы» были хазераи, свиным мясом, пожирателями мусора, объедков, животными. Всем им место на бейс-ойлем[55], в шести футах под землей. А как насчет полицейских? Бупкис[56] – вот и все, на что они способны. Ни на что. На зилч[57].

На второй неделе июля Майкл возобновил свои походы в синагогу к рабби Хиршу. На этот раз каждый вторник («четверг мы будем делать, когда твоя нога – она станет лучше») и утром в субботу, чтобы заодно и выполнить все, что положено шабес-гою. Отец Хини назначил алтарного служку взамен Майкла, но тот уехал в летний лагерь отдыха, и Майкл настоял на том, чтобы ему вновь поручили его обязанности. Проблема была лишь в одном: мама потребовала, чтобы он везде ходил только с ней, даже по утрам в субботу, и от этого он чувствовал себя совсем маленьким мальчиком. Он возражал: в столь ранний час «соколы» уж точно дрыхнут от выпитого накануне пива.

– А предположим, – сказала она, – что они всю ночь не спали и как раз возвращаются по домам?

Так что она ходила с ним. Но даже с мамой Майкл выбирал окольные пути, держась подальше от заведения Непобедимого Джо, где «соколы» обычно зависали у барной стойки. Этот маршрут также позволял ему обходить стороной стикбольную площадку на Коллинз-стрит. Он не хотел видеть Сонни Монтемарано. И ему нечего было сказать Джимми Кабински.

– Лишнее это, – сказал он однажды утром, когда они добрались до синагоги.

– Вот если тебя опять изобьют, это точно будет лишнее, Майкл, – ответила ему мама.

Рабби Хирш всегда был рад его видеть, он возбужденно говорил о «Доджерс» и Джеки Робинсоне и о том, как ему жаль, что не получается выкупить у «Кардиналов» Стэнли Мусиала. Но иногда он выглядел печальнее, чем до их похода на Эббетс-филд. Похоже, что он сожалел о том, что разоткровенничался с Кейт и Майклом о своем прошлом. Он будто бы понимал, что не сможет по-настоящему вписаться в этот пугающий кусок Америки. Он мог подпевать радиоприемнику и выучил весь текст «Не держи меня в загоне», но когда он доходил до слов «заберусь-ка я в седло», его глаза окутывал туман. Ведь он впервые услышал эти слова еще до того, как из бруклинской ночи возникли свастики. Как-то раз Майкл заметил, что он смотрит на фото Лии так, будто понимает, что она не узнала бы его в американском обличье. Слишком часто он выглядел человеком, ожидающим, что его ударят. Кто-то чужой. Или Америка.

Но были и веселые моменты. Майкл показал рабби, как можно сыграть мелодию на пустой упаковке из-под жевательной резинки «Чиклетс»: расковырять ее с одного конца, не разрывая целлофан. Майкл сыграл «Не держи меня в загоне». Рабби взял пачку из-под резинки и сыграл «И запели ангелы».

– Наконец-то, – воскликнул он торжественно. – Я Зигги Эльман!

Однажды Майкл принес еще одну пустую упаковку «Чиклетс», и они стали играть дуэтом. «Не будь такою», «Пой, пой, пой» и «Танцы в час ночи». Попробовали сыграть «Открой дверь, Ричард» Каунта Бейси, получилось отвратительно, зато удалось осилить «Как дела в Глокка Морре?». В завершение они выдали «И запели ангелы», где рабби Хирш сыграл соло трубы. Оба согласились с тем, что у желтой пачки из-под мятной резинки звук поинтереснее.