Снежинка

— Можно нам, пожалуйста, хлеб и оливки на стол? — спросила его Джин.

— Разумеется. — Он забрал со стола винные бокалы со звуком, напоминавшим перезвон церковных колоколов во время мессы.

— Сколько у вас коров? — Джин снова перевела внимание на меня.

— Ой, не знаю. Я никогда не считала, — попилила я, но Джин не улыбнулась.

Отвечать на этот вопрос меня научил Билли. Будь он здесь, он бы сказал: «О таком даже налоговый инспектор не спросил бы». Спрашивать фермера, сколько у него коров, сразу после знакомства — все равно что спрашивать у новых знакомых о годовой зарплате. Большинство людей такого не поймут.

— Я выросла на молочной ферме, — сказала Джин. — Я доила коров перед тем, как идти в школу, и еще раз вечером, по возвращении домой. Терпеть это не могла.

— Ничего себе! — Мне показалось, что она нечасто делится подобными сведениями о себе.

— Я решила стать врачом, когда мне было три года.

— Ничего себе, — повторила я. — Вы молодец.

— У меня не было выбора. — Она поджала губы.

Меня подмывало спросить, с чего она взяла, что у нее не было выбора, кроме как определиться с карьерой в ясельном возрасте. Хватило двух минут в обществе Джин, и она уже начала меня напрягать. Я знаю таких, как она. Она из тех, кто устраивает людям допросы об их будущем и сразу чувствует туфту.

— Дебби, а ты будешь в следующем году сдавать эти самые... — Она покрутила ладонью в воздухе в поисках нужного слова: — Экзамены на получение стипендии?

— Не знаю. — Я старалась не краснеть. Она смотрела на меня так, словно знает, что в начале года я схлопотала 2.2 за то сочинение. — Если честно, сомневаюсь, что мне хватит ума.

— Хватит, — сказала Ксанта.

— Ну, не знаю, — сказала я. — А вот Ксанте стоит попробовать. — Я кивнула на нее через стол. — Ей обязательно дадут стипуху.

— Я знаю, — согласилась Джин. — Однако это вам еще ничего не гарантирует? Я про диплом по литературе.

— Пожалуй, что нет. К счастью, всегда есть пособие по безработице, — сказала я и поняла, что только что превратилась в человека, смеющегося над собственными шутками.

Появился официант с корзинкой хлеба и тарелкой крошечных, маслянистых розовых рулетиков с зеленой начинкой.

— Оливок у нас нет, но шеф-повар приготовил амюз буш.

— Нет оливок? — изумилась Джин.

Официант стиснул зубы и обратился к ножкам стола.

— Боюсь, что нет, но это закуски из авокадо и семги с лимоном и жареным во фритюре киноа.

— За это надо платить? — спросила Джин.

— Нет.

— Ладно.

* * *

Дальнейший ужин проходил столь же томительно. Основное блюдо Джин вернула на кухню. Официант предложил ей другое за счет заведения, но она отказалась. Шоколадное суфле на десерт подали бесплатно.

Я горячо поблагодарила официанта, чем, судя по всему выбесила его еще больше.

О Джин я не узнала почти ничего, кроме того, что, по ее мнению, утка конфи может быть передержанной, даже если она с кровью. Ксанту закидоны матери, похоже, не смущали. Когда Джин встала, чтобы расплатиться, я незаметно сунула двадцатку под чайное блюдце.

— Пошли ко мне? — со странной кривой улыбкой предложила Ксанта.

* * *

Выйдя из ресторана, Джин как будто растерялась. Она спросила Ксанту, хватает ли той денег. Ксанта кивнула.

— Ладно, оставлю вас вдвоем. Дай мне знать, если что-то понадобится. Приятно было познакомиться, Дебби.

— И мне тоже, Джин.

Мы проводили ее взглядом. Она удалилась, цокая шпильками по тротуару.

— Ну? — спросила Ксанта.

— Что «ну»?

— Как она тебе?

— Своеобразная женщина.

Ксанта рассмеялась.

— Я люблю свою мать, но... мне бывает сложно ей симпатизировать.

— Это заметно.

* * *

До ее дома мы шли молча. Я была словно в легком тумане. В квартиру я вошла с радостным облегчением, мне не терпелось сесть. Ксанта открыла бутылку красного вина и достала из шкафа два бокала.

— Мне просто воду, — сказала я. — Стараюсь не налегать на алкоголь.

Я ждала, что она вскинет бровь или что-нибудь скажет, но ничего такого не произошло. Со стаканом воды я свернулась в клубок на кожаном диване и накрыла колени лоскутным пледом.

— Просто не понимаю, как ты... из нее появилась? — произнесла я наконец. — Тебя что, удочерили?

— Если честно, мне кажется, что мы очень похожи.

— Это не так.

— Нет, правда. — Ксанта села рядом со мной, и диван вздохнул под нашим весом. — Просто я вечно стараюсь понравиться. В этом смысле я восхищаюсь мамой. Она такой потребности не испытывает. Редкое качество у женщин.

— Она изо всех сил отталкивает людей. Официант ее чуть не убил. Ты не такая. Тебя все любят.

— Любят ли? — Ксанта смотрела в свой бокал и крутила его в руках. — Или им просто приятно, как я себя подаю? Мама родилась в большой и очень бедной семье. Решив стать врачом в трехлетием возрасте, — Ксанта закатила глаза, — она отказалась от своей родни и всего, что с ней было связано. Осталась в полном одиночестве.

— Независимая трехлетка, — сказала я.

— Она не шутила.

— Представляю ее в синем детском комбинезончике и очках в тон.

— Вот-вот. — Ксанта отпила глоток вина и сморщилась. — Гадость какая!

— Что, пробкой отдает? Попросим Джин его вернуть?

Ксанта не засмеялась.