Снимая маску

Every street lamp that I pass
Beats like a fatalistic drum,
And through the spaces of the dark
Midnight shakes the memory
As a madman shakes a dead geranium

[72].Half past one,
The street lamp sputtered,
The street lamp muttered,
The street lamp said “Regard that woman
Who hesitates towards you in the light of the door
Which opens on her like a grin.
You see the border of her dress
Is torn and stained with sand,
And you see the corner of her eye
Twists like a crooked pin.”[73]

И затем:

The street lamp said,
“Remark the cat which flattens itself in the gutter.

[74]

Это стихотворение могло бы стать не только основой песни «Memory», но и всей истории Гризабеллы и нашего шоу в целом. Всего лишь изменив «женщину на «кошку», мы бы получили начало линии Гризабеллы, падшей гламурной кошки. Последний стих мы впоследствии не использовали, но он содержит в себе главную идею «Кошек»:

The lamp said,
“Four o’clock,
Here is the number on the door.
Memory!
You have the key,
The little lamp spreads a ring on the stair,
Mount.
The bed is open; the tooth-brush hangs on the wall,
Put your shoes at the door, sleep, prepare for life.”
The last twist of the knife

[75].

Тревор откопал еще одно стихотворение Элиота, которое, как ему казалось, отлично подходит к нашей истории. Оно содержится в книге «The Dry Salvages» и является одним из многих выражений главной идеи Элиота о памяти и необходимости прошлого. Тревор переделал его, а я сочинил музыку для песни Старого Дьютерономи в начале второго акта:

The moments of happiness…
We had the experience but missed the meaning
And to approach the meaning restores the experience
In a different form, beyond any meaning
We can assign to happiness.
The past experience revived in the meaning
Is not the experience of one life only
But of many generations
Not forgetting something that is probably quite ineffable

[76].

Тревор не упустил и то, что Элиот обыгрывает слово «ineffable» (несказанный) в конце «Знанья Кошачьих Имен»:

When you notice a cat in profound meditation
The reason, I tell you, is always the same;
His mind is engaged in a rapt contemplation
Of the thought, of the thought, of the thought of his name;
His ineffable effable
Effanineffable
Deep and inscrutable singular Name

[77].

Но ничто из этого не вошло в итоговую версию. В первый день репетиций мы находились на том же этапе поиска сценариста, на каком были еще в середине февраля, когда Тревор ошарашил нас своим признанием. Дела обстояли бы так же и на второй день, если бы в предыдущие выходные не вмешалось само провидение. В субботу вечером перед репетицией я должен был появиться на телешоу Майкла Паркинсона. Я очень хотел избежать этого, потому что не знал, о чем говорить. Слава богу, я все же пошел.

Шоу Паркинсона шло на британском телевидении по субботним вечерам и записывалось накануне трансляции. Но в этот раз что-то поменялось, и шла запись двух шоу подряд. Я участвовал во втором. Одним из гостей на первой записи был Ричард Стилго. Он стал местной знаменитостью после своего выступления на телешоу Би-би-си «That’s Life». Он садился за фортепиано (этот негодник еще и первоклассный музыкант) и мгновенно сочинял стихи на любую тему, предложенную зрителями. Результат неизменно получался остроумным и ловко срифмованным. Этот же трюк он повторил на шоу Паркинсона.