Снисхождение. Том 2

– Тетушка Ингрид! – радостно завопил он. – Вот радость-то! Тьфу, да что такое! Faster Ingrid! Jag är glad att se dig!

И, раскинув руки в стороны, не обращая внимания на плеснувший через край бокала коньяк, он пошел навстречу к женщине ростом метра под два, если не больше, и с такими же героическими формами. Не знаю, не знаю, я бы с ней не рискнул обниматься. Такая может и придушить, сама того не заметив.

И мы остались с Танюшей вдвоем, Зимина к тому времени его французские кузины уже куда-то утащили.

– Ну что, дитя? – я согнул руку крендельком и подмигнул совсем уже запечалившейся девушке. – Кавалер я так себе, второсортный, но лучше такой, чем никакого, согласись?

– Глупости какие, – Танюша снова начала краснеть. – Ничего вы не старый.

Где-то я это уже слышал. Хотя – где я только это не слышал.

– Согласен, – кивнул я. – Так что – танцы до упаду или пойдем для начала подхарчимся?

– Вы так смешно говорите, – хихикнула Танюша. – «Подхарчимся». Слово забавное.

– Главное – смысл у него правильный, – я увлек ее за собой, направившись к ближайшему столу. – Есть хочется – спасу нет.

– Ночь, – с сомнением в голосе сообщила мне девушка. – Я после шести не ем. Тем более сладкое.

Последние слова она произнесла страдальчески – на столе, к которому мы приблизились, стоял красивейший, аппетитнейший и, несомненно, очень вкусный торт приличных размеров.

– Да ладно тебе, – я ухватил лопаточку, которая лежала рядом с ним. – Сегодня можно. Кусочек-то.

– Проходила я это уже, – Танюша прищурила один глаз, ее лицо приняло лукавое выражение. – Сначала один кусочек, потом второй…

– Как говаривал один мой хороший знакомец – никто и никогда не оговаривал размеры одного кусочка, – назидательно произнес я. – В конце концов, торт сам по себе – это всего лишь один кусочек. Давай, ешь, а я вон по деликатесне ударю. Мне сладкое по барабану, мяса какого-нибудь хочу.

Я бестрепетно откромсал лопаточкой ломоть кондитерского изделия весом не менее чем полкило, плюхнул его на тарелку и протянул Танюше.

– Бисквитный, – жалобно пробормотала та, держа ее на вытянутых руках. – С ликерной пропиткой и сливочным кремом. И цукатами. Да пошло оно все! Съем!

Она перехватила тарелку поудобнее и вонзила в торт изрядных размеров ложку. Странно, но десертных приборов не наблюдалось, потому Танюша орудовала тем, что подвернулось.

Кстати – и правильно делает. Ложка – не вилка, в нее входит больше, и мимо рта ее не пронесешь. На Руси до Петра вообще никаких вилок не было, и управлялись без них как-то. И в армии их не приветствовали. Нам прапорщик рассказывал, что в старые времена солдаты только ложками и ели. Эх, помню я свою армейскую ложку – тяжелую, добротную, с выгравированной на черенке надписью, гласящей: «Ищи мясо!».

– Вот и молодец, – я одобрил я действия Танюши и окинул глазами стол.

Интересно, из каких соображений его формировали, в гастрономическом смысле? Слева от торта лежал целиком зажаренный гусь, справа – тарелка с рыбным ассорти. Еще здесь имелось несколько блюд с мясной нарезкой, ваза с профитролями, запеченная свиная нога, украшенная бумажными розочками и горчичной вязью, венские вафли, фруктовое желе, которое уже начало оплывать, и приличных размеров фарфоровая лоханка, закрытая крышкой, в которой, скорее всего, был суп. Просто рядом с ней половник лежал, так что вряд ли там что-то другое. То ли исходили из принципа «пусть каждый себе что-то найдет», то ли просто не заморачивался никто, мол – что приготовили, то и выложили.

Гусь издавал потрясающий аромат жира и чеснока, я бы с удовольствием открутил ему ногу, намазал горчицей, что стояла рядом с ним, и сточил бы ее под коньячок или вон белое вино, но, поразмыслив, решил этого не делать. Во-первых, почти наверняка я изгваздаю одежду жиром, во-вторых – чеснок. Такой выхлоп потом будет – мама не горюй. Мало ли, что меня дальше ждет?

В результате я сноровисто соорудил себе бутерброд с семгой и бодро откусил от него чуть ли не половину.

– Вина? – окончательно плюнув на условности, с набитым ртом спросил я Танюшу, которая с невероятно счастливым видом уписывала торт.

– Белого, – видимо, окончательно махнув рукой на все, согласилась она.

Все-таки еда – она друг человека. Мне изначально не нравилось все происходящее, я очень не хотел ехать на это мероприятие, когда все спутники разбежались, мне стало совсем грустно. А еда все сбалансировала, придала немного уверенности, в конце концов – она дала мне занятие. Что самое скверное в вечеринке, на которой ты чужой? Ощущение бесполезности себя в данных условиях. Но когда ты ешь – все меняется. Ты при деле. Ты – жуешь и, значит, не совсем зря ты сюда пришел. И находишься здесь по праву, потому что посторонних не кормят вот так запросто.