Снизу вверх

Но наставали дни, когда Михайло и съ Пашей былъ одинъ. Онъ тогда чувствовалъ, что лишній, ничто, нуль. И въ то же время онъ чувствовалъ, какъ холодно ему, какъ больно и скучно.

Однажды (это было годъ спустя посл женитьбы) Михайло вдругъ явился въ квартиру омича утромъ рано. омичъ спросонья испугался.

— Не случилось ли чего, Миша?

— Ничего не случилось. Я зашелъ за тобой, чтобы идти гулять. Пойдешь?

Миша говорилъ угрюмо.

— Вотъ чудакъ! Придетъ съ птухами — и пойдемъ гулять!… Ну, да ладно, пойду. День, кажется, чудесный… Куда же мы пойдемъ?

— За городъ, въ поле… куда-нибудь…

Миша нетерпливо смотрлъ, какъ омичъ одвался, чесалъ голову, мылся, и съ раздраженіемъ то ходилъ по комнат, то садился, сейчасъ же вставая. На него напалъ злой духъ. Онъ имлъ такой видъ, какъ будто пришелъ выругать омича.

— Да скоро-ли, наконецъ, ты? — спросилъ онъ съ раздраженіемъ.

— Сейчасъ, сейчасъ!… Вотъ чудакъ!… Придетъ съ птухами и… Ну, пойдемъ.

Выйдя на улицу, омичъ глубоко потянулъ въ себя чистый воздухъ ранняго утра, съ улыбкою взглянулъ на блесоватое небо и улыбнулся солнышку, лучи котораго уже играли на крышахъ домовъ. Онъ хотлъ бы идти лниво, чуть шагая, во Миша не далъ ему опомниться; онъ быстро зашагалъ, а за нимъ спшилъ и омичъ. Они въ десять минуть прошли весь городъ, миновали слободку и вошли въ середину садовъ, окаймляющихъ эту часть города. омичъ здсь хотлъ пойти потише, но Михайло шелъ впередъ, съ каждою минутой ускоряя свой шагъ, — по крайней мр, такъ казалось омичу.

— Да куда ты спшишь? — говорилъ онъ, чувствуя уже нкоторую усталость, до все-таки старался поспвать за товарищемъ.

— Вотъ чудакъ! — говорилъ затмъ омичъ, снимая фуражку и вытирая потъ со лба. Говорилъ онъ это еще добродушно. Но Михайло не думалъ останавливаться. омичъ сталъ сердито поглядывать по сторонамъ. Они шли теперь по дорог, по об стороны которой стояли стной хлба, еще зеленые, но уже начавшіе колоситься. омичъ мечталъ посидть подъ тнью густой ржи, пожевать зеленой травы и отдохнуть. Онъ предложилъ Миш посидть, но тотъ отказался, заявивъ, что если омичъ желаетъ, то пусть садится и спитъ, а онъ уйдетъ одинъ. омичъ съ недовольнымъ видомъ послдовалъ за нимъ.

— Это называется прогулкой! — ворчалъ онъ вслухъ. Наконецъ, онъ сильно озлился.

— Вотъ, чортъ! Да куда же ты бжишь? — крикнулъ онъ.

— Куда-нибудь подальше…

омичъ ругался. Онъ страшно усталъ. Потъ съ его широкаго лица катился градомъ, блье вымокло. Его мучила жажда. Онъ уже собирался остановиться и бросить Мишу… Чортъ съ нимъ, пусть его бжитъ одинъ! Но въ это время, къ его счастью, они наткнулись на крестьянина, косившаго траву недалеко отъ дороги, такъ какъ полосу хлбовъ они давно уже прошли и спустились въ луга; версты за дв, впрочемъ, опять начинались высокіе пригорки, покрытые кустарниками.

омичъ бросился къ мужику и попросилъ у него испить.

Съ жадностью напившись воды изъ лагуна, хотя вода отзывалась разложившеюся и протухлою древесиной, онъ упалъ на скошенную траву, повернулся лицомъ къ небу и обмахивалъ фуражкой свое пылающее лицо. Михайло, повидимому, не усталъ; на его лиц не было краски. Онъ угрюмо вступилъ въ разговоръ съ мужикомъ, который, казалось, радъ былъ самъ случаю облокотиться на косу и отдохнуть.

— Ты отчего это въ праздникъ работаешь? — спросилъ Михайло.

— Да ужь такъ вышло, баринъ… нельзя! — отвтилъ спокойно мужикъ.

— Почему же такъ вышло?

— Да ежели сказать правду, то она, причина-то, вотъ какого сорту. Который сейчасъ кошу лугъ, то принадлежитъ все господину Плшакову… Можетъ, слыхали, есть такой купецъ Плшаковъ… И не только луга, а все это, что передъ глазами, и этотъ хлбъ, и тамъ, и тутъ, а даже верстъ на пять вонъ туды, — все это его, господина Плшакова…

Мужикъ обвелъ рукой все окружающее пространство и еще разъ повторилъ, что все это — евойное…

— Можетъ быть, и ты евойный? — спросилъ злобно Михайло.

Крестьянинъ, однако, не понялъ и продолжалъ объяснять причину.

— Вотъ оттого я и кошу въ праздникъ. За зиму-то я у него кое-чего понабралъ подъ работу… и даже таки довольно понабралъ, эстолько понабралъ, что, пожалуй, вотъ по это самое мсто (мужикъ провелъ рукой повыше своей маковки)… Вотъ теперь и сижу здсь въ праздникъ. Люди спятъ или на завалинк грются, а либо въ церкви, а я вотъ… Завтра-то свой лугъ надо убирать… Вотъ она причина-то моя какая!

— Отчего же ты одинъ косишь, безъ семьи? У тебя большое семейство? — спросилъ Михайло.

— Мы только съ бабой… А она увильнула, подлая, не хочетъ, вишь, въ праздникъ работать… Еще вчерась уговорились идти сюда, а всталъ я — глядь, ее ужь нтъ, ушла за грибами. Вдь вотъ эти бабы какія подлыя!… Ну, да я съ нее за это вычту…

— Вздуешь?

— Да ужь тамъ какъ придется, — съ угрожающею улыбкой пояснилъ мужикъ. — ну, только я ей дамъ грибы! Покормлю всякими — и сухими, и сырыми, и настоящими. Она ужь меня знаетъ!