Сенджуро робко взглянул на меня, и на его лице заиграла приятная улыбка, щёки слегка порозовели, а глаза довольно сощурились от радости. Ослепительно и ярко игралось солнце с его волосами, отражаясь и переливаясь золотом. Несносный ветер растрепал их, раскидав в стороны. Дивное умиротворение лениво закралось в поместье бабочек. Срочные дела не кипели, не гоняли по коридорам суетливых обитателей. Наоборот, все волнения словно иссякли, пришли непривычные спокойствие и сонливость. Даже самые буйные, завсегдатые гости где-то притаились. Поэтому я, упорная труженица, получила свой заслуженный выходной, который решила скоротать в доме Ренгоку. Хозяин дома, завидев меня на пороге, недоверчиво махнул рукой и уполз в своё мрачное, сокрытое от лишних глаз, убежище. За эти недели он уже смирился с тем, что я стала частым лицом, «объедающим его семью», и не пытался противиться. Если и пытался, то только для вида и совсем чуть-чуть. Сенджуро, наоборот, оказался мне несказанно рад, осыпав пламенными речами. Тогда я решила совместить приятное с полезным, вспомнив былое и радостное — картины, избрав своей жертвой юного Сенджуро. Навыки мои уже заныли, заплесневели и померли в дальнем углу. Но кто сказал, что их нельзя было реанимировать?
По-разному складывалась судьба великих живописцев. Иные медленно, кропотливо, долго-долго добивались желанного успеха, годами прокладывая путь к славе. Кто-то же, стремительно обнаружив свои способности, сразу брал то, что по праву — признание. Я относилась к категории первых. Звёзд с неба не хватала, пробивалась к мечте сквозь терновник, раздирая о шипы руки и ноги. Поэтому, не поднимая головы, я кропотливо вырисовывала образ светлого мальчонки, пытаясь вспомнить, как всё было когда-то. Но отчего-то по-старому никак не выходило: то склонилась я иначе, то за кисть ухватилась по-другому, то и вовсе изобразила всё не так, как раньше. Словно тело, присвоенное мной, напоминало о том, чьё оно было на самом деле.
Спустя бесконечные минуты, Сенджуро едва ли не взвыл, и я сжалилась над ним, позволив размять окаменевшие плечи.
— Ты слишком ответственно подходишь к моей просьбе, — мягко отметила я. — Спасибо. — И лицо мальчишки просияло ярче прежнего.
— Как я могу не помочь вам! — бодро воскликнул он, вздёрнув гордо подбородок.
— Сенджуро, мы уже достаточно знакомы, ты можешь обращаться ко мне проще, — аккуратно заметила я.
— Я… я не могу! Вы же наша почётная гостья! — воскликнул он.
«Всегда забываю, что я не просто человек из поместья бабочек, но и из рода Кавасаки…» — Я сморщилась.
— Мне бы хотелось, чтобы ты видел во мне только Мэй, — проговорила я с чувством. — Никакой Кавасаки. Только я, Мэй из поместья бабочек, которую ты кормишь самой вкусной едой. — И улыбнулась.
— Самая обычная еда… — Мальчишка смущённо склонил голову. Мои слова явно согрели ему сердце. — Могу ли я тогда иногда называть вас… тебя старшей сестрицей, сестрицей Мэй? — Его уши порозовели. Юный собеседник не знал, куда устремить свой тревожный взгляд. Сенджуро явно боялся моего отказа, но всё равно пересилил себя в просьбе, и это не могло не позабавить меня. По-тёплому и родному.
— Конечно! — Внимательный взгляд прошёлся по ладони мальчонки, бережно сжимающей что-то небольшое. — К слову, что это?
Сенджуро провёл свободной рукой по глазам, одолевая дрожь из-за волны дурных воспоминаний.
— Это кулон с портретом матушки, — шепнул. Слова дались ему с трудом, и в них плескалась глубинная печаль. — Братец Кёджуро оставил его дома, уйдя на миссию, потому что замок сломался. — Мальчишеская ладонь разомкнулась, и в ней засиял маленький, аккуратный медальон, в котором я узнала знакомое украшение из мира грёз. Точно такое же было в сновидениях у Кёджуро. В моих глазах пламенем вспыхнуло любопытство. — Хотите… Хочешь посмотреть? — спешно добавил он.
Я коротко кивнула, не отводя взгляд. Когда Сенджуро передал кулон, я окончательно убедилась, что уже видела его ранее. Внутри украшения покоилась старая, аккуратно вырезанная фотография, на которой я заметила прекрасную хозяйку дома Ренгоку. Женщина была хорошенькой, как и во сне, настоящая красавица: строгое лицо, тонкие черты лица, болезненная бледность. Взгляд спокойный, немного хмурый и острый. Густые, черные локоны, туго заплетённые в косу. Стройная, даже немного тощая, укутанная добротно богатыми тканями, она была воплощением элегантности. Я завороженно провела кончиками пальцев по поверхности снимка.
— Матушка не была щедра на слова. Иногда было сложно догадаться, о чём она думала, — продолжил мальчишка. — Она всегда оставалась в меру строгой и очень сильно всех нас любила, — он на мгновение смолк. — Жаль, что мы не успели сделать совместную фотографию. К моменту, когда были готовы, матушка совсем зачахла. Не хотели за зря её тревожить… — Понимание промелькнуло на моём лице, и я отрывисто кивнула, ещё раз осмотрев украшение. Фотография казалась старой, потрёпанной, потерявшей свой первозданный и аккуратный вид.