Сны Единорогов (СИ)

В окнах третьего этажа немытыми тусклыми пятнами светлели грязные шторы. Кривой водосток, выкрашенный облупившейся красной краской, представлялся выдранным окровавленным позвоночником, к которому крепились все доски-ребра, стены-руки и чердачное окно, кажущееся лысой головой одноглазого великана.

Дом стоял на своем прежнем месте, венцуя прокаженную облезшую возвышенность, покрытую изуродованной промерзшей землей…

Только вот у подножия вместо зарослей из высохшего сена да двулистного колючего клевера, вымахавшего до размеров розовых кустов, теперь тянулись нескончаемые веретеницы страшных улиц с перекошенными пристройками, глядящих на поджимающегося бледного мальчишку с неприкрытой голодной ненавистью.

Леко был прав и тут: край теней, рыча и видоизменяясь, не собирался позволить двум напрасно похрабревшим птахам вырваться из заточения.

Дверь с визгом отворилась и темное нутро старого дома, взвившись прелым ураганным листопадом, ударило в ноздри затхлой зловонностью. Едкий запах моментально обволок с головой, залез в глаза, вызывая в тех острую болезненную резь, и пока Валет, стиснув зубы, растирал их — пол, хрустнув выломанными досками, провалился.

Он, не успевший даже закричать, даже толком раскрыть рта и подавиться застрявшим вдохом, неизбежно рухнул бы в бездну, переломив все кости, и никогда больше не поднялся, если бы только не Леко, успевший метнуться за мальчиком следом.

Острые собачьи зубы накрепко сцепились на воротнике, удерживая брыкающегося ребенка на весу, пока под его ногами, обутыми в дряхлые стоптанные кроссовки, зияла злобным хохотом угольная дьявольская дыра…

Валет, поледеневший от накрывшего ужаса, заорал.

Молотя всеми дарованными конечностями, извиваясь насаженным на крючок червяком, он тщетно пытался ухватиться за края ощерившейся дыры, вопил, скулил, задыхался, захлебывался, чувствуя, как по щекам, забиваясь в рот и нос, горячей струей бегут солено-горькие слезы.

Страх, подсадив под новый стальной замок сердце, ключом пробивался наружу.

Сквозь посвист разящего разложившейся мертвечиной сквозняка до переполошенного рассудка пытались добраться обрывки рычащих песьих слов, но всякий раз, кое-как подобравшись к цели, они разбивались о тут же поднимающиеся невольные стенки: Валет, всецело отдавшийся обезумелой дикой панике, наотрез отказывался слышать.

Кошмар продолжался долго, так мучительно долго, что силы, иссякнув, покинули сломленного ребенка, замазав брешь и для мечущегося за решеткой сознания, страдающего в попытках отыскать любой, пусть даже самый пропащий, но спасительный выход: Валет в упор не понимал, что пропасть хоть и раскачивалась внизу разинутым беззубым ртом, но проглотить жертву, несмотря на все потуги, не могла…

И в этот самый момент Леко, отыскав собственную шаткую лазейку, не разжимая ни на дюйм зубов, гортанно рявкнул:

«Прекрати барахтаться! Прекрати барахтаться, и я тебя вытащу, глупый мальчишка!»

Приказ, ударивший порывом обжегшего зимнего ветра, подействовал.

Валет, напрягшись всем своим существом, до боли стиснул челюсти и кулаки; пальцы его, сжатые белой судорогой, впились в ладони отросшими ногтями. Ноги, чуть поджатые в коленях, свело окаменелым параличом.

Леко, кажется, похвалил его, одобрив вынужденную смелость сиплым рычанием…

И, не намереваясь отпускать мальчика, готовясь, если понадобится, падать вместе с ним, медленно, аккуратно, шажок за шажком стал отступать назад, волоча за собой косулей застывшего детеныша; яма, покачнувшись и утробно вытянувшись, яро взревела, не желая расставаться с почти-почти заполученной добычей.

Валет, отчетливо вдруг осознавший, что воздух, оказывается, вовсе не нужен ему, перестал дышать.

Очутившись на одном уровне с занозящими вздыбленными краями, мальчик что было сил ухватился за выступающие половицы, не чувствуя ни всаживающихся в кожу щепок, ни стекающих по ладоням красных дорожек. Движение за движением, удар за ударом сердца он поднимался всё выше, высвобождаясь из чавкающей и хлюпающей западни беснующегося внизу подвала…

Наконец же, под последним резким рывком потянувшей собаки, Валет повалился на спину, перекатился на живот и рухнул на вибрирующий дощатый пол, жадно хватаясь за тот пальцами, вжимаясь грудью и серым запавшим лицом.

«Ты в порядке?..» — рядом, ткнув носом в плечо, показалась лохматая песья голова, вглядывающаяся в перекошенного мальчишку с тлеющей на дне глаз свечной тревогой.

Валет, чье тело абсолютно перестало подчиняться ему, не сумел ответить. Зато, повинуясь окутавшему порыву, сумел податься вперед, ухватить червленую собаку за шею трясущимися руками и, притянув ту ближе, прижаться к ее груди, зарываясь лбом и губами в вяжущийся чертополошьими репьями косматый мех.

— Спасибо… — уже потом, с трудом заставив легкие втягивать оседающий сырой воздух — такой печальный и такой ненужный, но чуть-чуть помогающий не ощущать себя неупокоенным после смерти призраком, — шепнул на похоронном выдохе он. — Спасибо, что спас меня…

Леко, слабо вильнув огнистым хвостом, не сказал в ответ ничего.