Сны накануне лета (СИ)

Он сел, и устроил обнаженную любовницу между разведенных ног, запрокинул ее голову к своему плечу. В темноте все, что она видела, были его сверкающие опасным голодным блеском глаза. Сладкий страх туманил голову, заставлял слушать против воли.

— Не красавец я. Да и не юнец. Говорить, как другие, не умею, но любить мне не запретишь, — твердо продолжил мужчина, — ты жестока, Дис. Отдаешься, приручила меня, но душу не открываешь. А по моей как прошлась разок, да кованными подошвами…

— Я чем-то тебя обидела?

— Всем! — вспыхнул Двалин, и голос его дрогнул, — тем, что красивая, сильная, умная, что Торину сестра. Что любимая. Что приходишь и уходишь, а с собой не зовешь. Что… ребенка моего… не хочешь. А все равно ведь люблю. Скажешь, не прав я?

Дис задохнулась от спрятанных за его словами слез и боли. Задохнулась, испугалась, растрогалась. Ответить побоялась. Да и не задавал он вопросов, разве что молча, всем своим существом, но она эти вопросы понимала. Почему не любишь меня? А вдруг любишь? А почему не обнимешь первая? Почему не признаешь перед всеми, зачем стесняешься меня, зачем делаешь так больно гордости мужской?

На один вопрос ответить она могла, хотя и был он самым тяжелым. И что делать с этим ответом, женщина тоже не знала: неопределенность мучила ее. Она молча поцеловала его руку, уцепилась за его широкую ладонь, потянула вниз, положила себе на живот. Двалин замер, напрягся.

— Ну, кое в чем неправ, — выдохнула Дис, впервые за десятки лет делая шаг навстречу своему мужчине, — не хотела бы — не понесла бы от тебя.

— Правда? — как раненный зверь, взвыл он прямо ей в ухо, подминая под себя, и щекоча бородой. Капнула первая слеза на ее лоб. Дис хотела надеяться, что ей только показалось.

— Я у тебя глупая, как девица. Месяца два думала, что не так. Неделю как поняла, что.

Он заткнул ее поцелуем, и, мотая головой, как будто не веря, и все же уже радуясь, прижал к себе, и принялся укачивать, шепча между короткими всхлипами что-то бессвязное:

— Любимая моя… не зря люблю ведь… больше жизни своей люблю…

Дис же, прижавшись к нему, долго кусала губы и сдерживалась, но все равно потом тихо расплакалась, освобождая душу от вечного страха.

…

— Тайная свадьба? У тебя же смотрины, — добродушно хмыкнул Гимли, разглядывая старшего друга. Фили потупился. Выдавать брата ему не хотелось, но и умолчать было невозможно.

— Не мне, — решился он, наконец, — Кили.

— С ума сошел! — Гимли охнул, едва от удивления не вырвав себе бороду одним движением, — остроухая, да? Что, совсем дела плохи?

— Совсем, — чистосердечно признал гном, — помоги, а? Я свидетельствовать не могу. А там дело страшно запутанное. Знаю, к тебе Бади обращался. И Финси. И Лоин…

— …и много вас, таких дураков, ко мне обращалось, — пробормотал Гимли, сразу сдаваясь, — а со стороны женщин кто будет?

— Ори. До смотрин три дня. Так что надо успеть, пока она сама не засватанная, — усмехнулся Фили, сверкая глазами. Гимли хмыкнул, с пониманием посмотрел на друга.

— Дори с Нори тебя порвут.

— Дори с Нори надо раньше было думать, — парировал его друг, — теперь что бушевать? Гимли, не будь сволочью, выручать надо брата, не шучу. Там такое у эльфов было… — Фили поморщился, — если это не у всех у них так устроено, то хорошо. А если у всех, то лучше б я не видел никогда того Леса и его жителей.

— Страшно?

— И не спрашивай. Я-то думал, Кили отойдет, ты его знаешь, такой есть, каким родился. А потом ее увидел, Тауриэль. Как она рвалась к нему. Как оба мучились. Надо их поженить скорее, пока кто не проведал. Долго ее не спрячешь, а кроме Ори, я не знаю, кому из девушек довериться.

— Некому, — хохотнул Гимли, — они по Кили сохнут, всей гурьбой, никто из них его остроухой не отдаст. И будет не свадьба, а бабское побоище.

— Так ты поможешь?

— Да, бородой клянусь! — Гимли развеселился, — из меня этого не выбить. Только скажи, куда и когда прийти надо, и свидетель у вас будет. И передай Ори мой поклон.

Старинный обычай запрещал родственникам свидетельствовать друг за друга в вопросах брака, наследования, преступлений, если только речь не шла о военном времени. Фили был бы и рад помочь Кили, но не мог. Оставалась надежда на Ори и Гимли, который, сам пока даже и не влюбившись ни разу, на самом деле был чуткой душой, и всегда помогал друзьям, когда речь шла о тайных свадьбах.

Родственники обычно не противились таким союзам, радуясь возможности сэкономить на пышных торжествах. Однако речь шла о королевском наследнике, и Фили сильно сомневался, что Торин обрадуется, сэкономив на тратах, и разорившись на позоре примирения с Трандуилом.

Подумав о возможных политических последствиях брака Кили, Фили вдруг понял, что не может допустить мира с Лихолесьем, если дело до того дойдет. Не было на свете той цены, которая оправдала бы слезы и бесчестье Тауриэль.