Сны накануне лета (СИ)

Вот это – его. И обморок сегодняшний тоже. И молчание, и тайные свидания. Мальчишки вон не струсили влюбиться и признаться. А он семьдесят лет трусил. Говорил себе, что не хочет позорить Дис, но мало ли, что он там думал, надо было сразу, по-гномьи, взять ее как жену, при всех, если пришлось бы. По морде получил за малодушие, правда, и тем был посрамлен и наказан. Эх, получил! От Торина трижды, от Фили раз, от Балина. А сегодня, напоследок, от Оина – и ответить было нельзя. Ну ладно, что делать с этим. С тем, что такой он есть дурак.

- Двалин, не скрипи там, - простонала Дис вдруг, ворочаясь, - елозишь туда-сюда… дай поспать, ложись и тихо лежи.

- Я не хотел будить. Сейчас лягу. Свет?

- Туши.

- Люблю тебя, - он не уставал повторять эти слова, не надеясь на взаимность. Как когда-то не уставал стучать в ее окно, в ее дверь. Знал, что она не ответит. Никогда и ни за что. И в этот раз ошибся, потому что раздался короткий прерывистый вздох.

- Двалин… я тут тоже сказать хотела. Спасибо, что был со мной сегодня. Знаешь, - она зевнула, но голос остался тверд, - никогда не слышала раньше о таком. Ты необыкновенный. Самый отважный гном из всех, кого я когда-либо знала. Самый. Ты один такой, Двалин.

Сердце у Двалина зашлось. Он обнял ее осторожно со спины, прижался к пахнущим потом спутанным волосам. Вдохнул ее родной, десятилетия не меняющийся запах, и поцеловал в макушку.

- Спасибо и тебе. За всё.

Комментарий к Перед рассветом

дело движется к финалу

========== Пробуждение ==========

Комментарий к Пробуждение

достаем платочки

Этого следовало ожидать. Гостей было больше, чем когда-либо. Теснота напоминала самые ранние годы в Синих Горах. Кузина Мэб с детьми оккупировала половину третьего яруса. Детей меньше с годами не становилось. Одних дочерей шесть. Необъятная и веселая, шумная и очень активная, Мэб осточертела Торину в первые же часы в Эреборе. «Зачем я шел на дракона, - думал он мрачно, глядя безо всякого аппетита в тарелку с супом, - надо было впихнуть в Гору Мэб, он бы сам улетел, или сдох, тут без вариантов».

Потом приехали родственники Фора, отца Фили и Кили. Это были хорошие, солидные, очень вежливые и даже скромные по-своему гномы. Но приехали-то они смотреть на все еще безутешную вдову своего брата, а нашли молодую мать Дис, двухмесячную Двили у нее на руках, и коварного соблазнителя Двалина, от внезапно прорвавшейся ревности совершенно сошедшего с ума.

Приехал Бофур, передать обиду Бифура и его же просьбу о политическом убежище: достойная Мидси своим неуживчивым характером выживала супруга из дома, капризничала, и доводила до белого каления весь клан. Бофур клялся остаться холостяком до конца дней своих.

- Надо девушкам сказать, - хмыкнула Дис на это, - а то он весь в цацках с ног до головы, в мехах, по три кольца на пальце – не сходятся даже. Половина Эреборских красавиц взвыла!

Шум, пляски, песни четвертый день. Гости не только не уставали, но, казалось, лишь набирались сил. А может, это уже были другие гости. Приехала такая толпа народа, что Торин не успевал здороваться. И входил в зал с легким чувством опасения…

…которое в тот же миг полностью оправдалось. Он не сделал и нескольких шагов, когда у угла стола увидел женскую фигурку, сердце у него екнуло от чувства узнавания, а сам он постарался незаметно себя чем-нибудь уколоть, чтобы убедиться, что это не сон. Точнее, это был сон, тут сомнений не было. Сон, просочившийся в реальность. Сон, носящий красные шаровары под светлым домашним платьем, бубенцы в длинных косах, бирюзовые серьги и бусы.

- Хоть бы поздоровалась с узбадом, неделю тут живешь, а мы тебя и не видели! – радостно журчала Дис, тиская и обнимая гостью, - не чужие же… ты чего? – это брату, вскользь, - Бофур, знаешь, кто это? Троюродная племянница сестры Фора по отцу, Рути. Ее матери кузен Бифуру по бабушке троюродный…

Зеленые. Глаза у нее были зеленые. Только эту деталь не мог увидеть раньше Торин, но узнавал все равно. Узнавал опасную родинку. Полные нежные губы. Тонкие кончики пальцев, пышную грудь, выставленную в неприлично глубоком вырезе. Распахнутые ресницы под темными бровями.

- Здравствуй, дядя Торин, - вежливо поздоровалась девушка, хитро щурясь, и прекрасно зная о том, какое впечатление производила на мужчин. На всех и каждого в огромном зале.

«Какой я тебе дядя», захотелось Торину взвыть. «У нас трое детей и четвертый на подходе» - едва не процитировал он. Но прикусил язык. И вовремя, не то задохнулся бы, потому что забыл, как дышать. Под ребрами нехорошо закололо.

Неловко и отчаянно стыдно стало за шершавые загрубевшие руки, за седину в волосах, за неопрятную бороду, опаленную на днях в кузнице. За некрасивые шрамы и морщины. За то, что отяжелел с возрастом и совсем не так юн и подвижен, как когда-то. За все стало стыдно. Даже за то, что все вокруг говорят ему «узбад». За непостроенную кузницу стыдно, и за нерожденных детей. И за собственное молчание сейчас.

- Не узнал? – изогнулись ее губы, блеснули знакомым летним солнцем глаза, - что молчишь?