Сны накануне лета (СИ)

- Маленькая Рути, - пробормотал Торин, и Дис, все еще болтающая с Бофуром, удивленно покосилась на брата, - выросла. Замуж не вышла?

- За кого же? – смеется, мерзавка, смеется над ним, все знает, колдунья!

- А кто звал? – и он тоже не сдастся так просто, хоть голос сорван, пусть седой, пусть состарился, но своего не упустит. Откуда только пришло это мгновенное решение? От того ли, что она слишком часто убегала от него по ночам, истаивая в свете утра?

- Звали, зовут, звать будут. А я, может, тебя ждала, дядя, может, мне королевой охота быть, - а она смеется словом, интонацией, позой, бубенцами в косах и даже ножкой в красной туфельке.

Не может того быть, что она не знает о том, что снилась. Отвечает через слово в точку. Те же фразы, те же интонации, то смешливые, то ласковые. Она перечисляла свои достижения. Говорила о топорах, о том, что попадает из шести раз пять в мишень, что умеет прясть и ткать. Но все, о чем мог думать Торин, было волшебство ожившего сновидения, и опасная близость ее рук, знакомых и любимых. Наяву и во сне она его касалась: наяву, будучи маленькой девочкой, во сне – уже взрослой женщиной, матерью его детей.

За длинным столом рассаживались гости. Торин намеренно усадил Рути по правую от себя сторону. Не помнил потом ничего: ни что ел, ни как много пил. Слышал, как сквозь туман, щебетание Дис, удивленные возгласы гостей, когда в зал вплыла Тауриэль, а за ней – Кили. Наблюдал сквозь все ту же дымку нежную заботу Фили об Ори: тот подкладывал ей мяса, суетился вокруг, то и дело спрашивал о самочувствии, подавал орешки в вазочке, вился вокруг и никого, кроме нее, не видел.

Двалин боролся на руках с Глоином. Бофур вел счет. Нори с женой вели самую светскую беседу с родственниками Фора, возмущенными попранием всех обычаев, но быстро утешившимися застольем.

Торин по-прежнему оставался предметом отстраненного внимания: статуя во главе стола. Для всех. Кроме Рути.

- За твою победу, узбад! – поднимала она вино, блестели ноготки на золоте кубка, и Торин выпивал свой, не сводя с нее жадного голодного взора.

- За твое королевство! – и она выпивала сама, и то и дело как будто случайно роняла руку на его рукав, и проводила пальчиками по его лицу, словно смахивая крошки с бороды. Где научилась? Кто учил? Найди и отрубить этому гаду ноги. И руки. И налысо обрить, до логического завершения казни.

Все, как она же и говорила. Как признавалась честно. Была бы не она, он не обратил бы внимания. Не поверил бы, не заметил. Ни касаний, от которых пронзает странный ток, ни словно случайно вздрогнувших ресниц, облизанных блестящих губ, поворота красивой шеи, искоса брошенного страстного взгляда. Где же найти другую такую, смелую и беззастенчивую? Если бы только все вокруг не были веселы и пьяны, их давно бы растащили в разные стороны. Не давали бы Торину склоняться к ее плечику и шептать почти на ухо. Не позволили бы Рути отвечать, роняя руку то ему на колено, то на локоть.

- Да кто ж тебя так испортил? – хочет спросить Торин, наблюдая за ее повадками. И понимает: он сам. С самого детства. Сам приучил к себе, сам не замечал, и теперь наказан. Наказан безупречностью ее красоты и чувственностью, которую в десятилетней девочке никто не мог бы угадать. «Ох, мог бы, не подходил бы».

Или все же угадал, снилось же ему спустя много лет такое. Все понимает Торин: и то, что она была маленькой, а он казался ей взрослым и красивым, и то, что она его не может бояться, хотя сам себя мужчина боится еще как, особенно наедине с настолько соблазнительной юностью. Понимает и то, что ему ничего не будет, если он ее возьмет, хотя бы и силой – не возьмет конечно, но желание никуда не денешь теперь. Она сирота, она одинока, никого и ничего у нее нет, только детство в Эред Луин на коленях Торина и в кухне Дис. Понимает это Торин, но плевать на все, почему-то кажется, что времени больше нет, ни на сны, ни на бессонницу. Надо брать сейчас эту нереальную реальность, или она исчезнет, и уже не вернется – ни во сне, ни вне его.

Гости расползались. Ушла Дис с Двалином, обнимавшим ее за талию и недвусмысленно бросавшим яростные взгляды по сторонам. Еще раньше испарились Кили и его эльфийка, и наверняка отирались где-нибудь в коридорах – их там уже кое-кто заставал пару раз. Фили увел Ори, их пошли проводить Нори, его жена и Гимли. Глоин остался где-то в зале – пьяница несчастный, ну не спалось ему после пирушек дома…

Торина уводила из-за стола Рути.

- Тебе плохо? – подлезла она под его руку, - дядя Торин, перебрал?

- Не называй меня дядей, - прорвался вдруг голос, язык заплетался, - я и так совсем себя старым чувствую.

- Ты же меня маленькой зовешь, а я большая, - веско ответила она. Торина повело в сторону, левым плечом он чувствовал стену коридора, под правой рукой была ее грудь. Внутренне мужчина застонал.

- И не стенай, услышат же, - хихикнула Рути, волоча его вдоль стены, и дружески щипая за бок, - скажут, совсем узбад…