Сны об Уэссексе. Фуга для темнеющего острова

Он родился в две тысячи девяносто четвертом (ему сорок три, как и его альтер-эго)… родился в две тысячи девяносто четвертом, окончил среднюю школу в городе Брэкнелл, потом колледж в Лондоне, получил ученую степень, женился… Вот она – реальная жизнь!

Города, события, люди… они здесь, рядом, настоящие. Хакман – часть этого мира, не самого приятного, не всегда безопасного, но реального.

Неужели и впрямь ученые двадцатого века могли вообразить себе ТАКОЕ?

Хакман недоверчиво покачал головой. Нельзя, невозможно до мелочей просчитать все нюансы социального мироустройства.

Тысяча девятьсот восемьдесят пятый: накануне распада Великобритании, последние годы доживающей свое монархии, незадолго до коллективизации промышленности и сельского хозяйства, до вхождения в состав Восточного блока. Никто, никто в те годы не мог этого предвидеть!

По меркам социологии экстраполяция – полная противоположность истории. Этот метод подразумевает способность делать выводы о будущем на основе нынешних актуальных тенденций. Хакман не сомневался, что те ученые обладали весьма незаурядными умственными способностями, но сам он, например, никогда в жизни не взялся бы прогнозировать развитие мира, потому что неизбежно допустил бы уйму ошибок. В конце концов, историю двух последних веков со всеми ее перипетиями он знал едва ли не лучше собственной биографии.

История – это печать, которую настоящее ставит на прошлое, и создать ее наперед невозможно!

И все же, кто он такой – этот другой Дэвид Хакман?..

Он снова изучающе уставился на газетную фотографию, потом вытащил из кармана удостоверение личности. Положил его рядом с газетой, все еще не веря глазам.

На иллюстрации он выглядел каким-то неживым, видно, фото сделали в студии, и там он казался старше, чем в удостоверении. Лицо со временем округлилось, волосы отросли, осанка стала строже.

И все же на обеих фотографиях, несомненно, был изображен один человек.

И Джулия Стреттон на древнем портрете тоже узнавалась с первого взгляда.

Хакман вскочил, задыхаясь, попятился от стола, уперся спиной в ближайшую стойку. Снова подошел к столу и сел, неуклюже запнувшись о ножку. Руки тряслись, рубашка прилипла к спине.

Несколько минут он сидел неподвижно, обеими руками вцепившись в край стола.

Затем снова посмотрел на заметку и перечитал слова доктора Уильямса: «И даже разум, который, как представляется, попадет в проецируемый мир, фактически останется в рамках программы, смоделированной нашим оборудованием».

Наверное, вот она – разгадка: произошел какой-то сбой, что-то пошло не так. Журналисты из желтой прессы в итоге оказались правы: Хакман и впрямь попал в будущее!

Это единственный возможный вариант, который объясняет всю нелепицу, и…

Обнадеживающая мысль задержалась на секунду – и тут же скользнула прочь.

Это невозможно: он не помнит двадцатого века, не помнит ничего, что было до его нынешней жизни. Зато отчетливо помнит последние сорок три года… ну ладно, тридцать восемь. И все. Только свою обычную жизнь.

Хакман снова посмотрел на цитату Уильямса: «И даже разум, который, как представляется…»

Представляется, только представляется – вот что здесь главное!

Значит, все, что Хакман видит, чувствует, ест, читает, помнит… не более чем иллюзия?

Он опять вскочил и принялся в панике расхаживать по проходу.

Все вокруг – реально. Он мог это потрогать, учуять носом. Воздух в хранилище вонял затхлостью, из-за духоты на лбу выступал пот, при каждом шаге поднималось облако пыли. Мир, что его окружает, – настоящий, реальнее некуда.

Получается, что ментальная реальность, существующая лишь в воображении, более правдоподобна, нежели физические ощущения?.. Неужели сам факт того, что он может это потрогать, не означает реальность предмета? Неужели разум до мельчайших деталей способен воспроизвести тактильные ощущения? И эту пыль, духоту и затхлость он просто-напросто… вообразил?

Хакман замер посреди прохода и зажмурил глаза. Пусть хранилище исчезнет… пусть оно пропадет.

Он затаил дыхание, однако поднятая пыль забилась в нос, и пришлось оглушительно чихнуть… а хранилище никуда не делось.

Вытирая глаза и нос, Хакман вернулся за стол.

Было в статье что-то еще… Нечто такое, что заставило напрячь память.

Он вновь пробежал глазами текст на мятой бумаге, но ничего странного не заметил. Потом посмотрел на дату, отпечатанную в верхней части листа. Четвертое августа тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.

Неопровержимое, бесспорное доказательство, словно забивающее последний гвоздь.

В газете говорилось, что проект начнется «сегодня»… значит, в тот же день. В таком случае будущее начинало свой отсчет с четвертого августа две тысячи сто тридцать пятого года.