Собачий лес

Гретель лежала на длинном, сделанном из толстого железа столе. Руки работниц еще пахли порохом и промасленной ветошью. Они суетились по телу куклы беспокойными существами, вонзали в нее тонкие иголки, наносили на серо-желтую бумагу кривые линии. Память людей толкалась по фабрике, бродила по разбросанным вокруг селам, тонула в суете мелких дел. Она походила на жизнь в Потсдаме после апрельской ковровой бомбардировки, хотя никакой бомбардировки здесь не было.

– Страшнее атомной войны, – сказала про Гретель одна из работниц.

– Как будто черта на репу натянули, – кивнула другая.

– Кому только в голову пришло… – отозвалась третья.

Гретель вспомнила огненное кресло, которое видел отец Адини кронпринц Прусский Вильгельм в одном из музеев Нюрнберга. Это кресло использовали инквизиторы. При малейшем движении в кожу усаженного на него узника вонзались шипы. Но он не мог сидеть неподвижно, потому что под железным сиденьем был разведен костер. Гретель понимала, что она сейчас не в огненном кресле и что с нее всего лишь снимают мерки. Но она очень боялась шипов и огня.

– Не бойся, – дальним эхом отозвалась внутри нее Адини.

Она была далеко, а Гретель очень хотелось ее увидеть.

Ей показалось, что она слышит, как Адини шевелит губами – считает про себя разделяющие их километры. Адини так и не научилась точному счету.

– Между нами, наверное, бесконечность, – сказала наконец Адини. – Но я придумала одну мысль. Из линий, которые с тебя рисуют, получатся выкройки. Из выкроек – похожие на тебя маленькие куклы. Из кукол мы сделаем дорожку. Ты пройдешь по ней, я тебя заберу, и ты снова станешь красавицей.

От волнения у Гретель перехватило дыхание, хотя никакого дыхания у нее не было. И она не умела строить дорожки из кукол.

– Надо найти особенную девочку или особенного мальчика, – сказала Адини. – И кто-нибудь тебе обязательно поможет. Ну, в общем, как получится.

«Как получится» – это был отличный план.

Адини могла придумать такое, что все изменит и всех спасет.

Валька

Пока тетка натирала рот помадой, я пробрался на кухню и по локоть опустил руку в еще теплое молоко. Руку можно было не мыть. Сандалька тоже была грязная. Но на дне бидона ее не оказалось. Тайны жили вокруг так тесно, как соседи в коммуналке. Сами сандальки из бидонов не вылезают. Должно быть тетка нашла ее и, наверное, выкинула. Тогда почему она не наказала меня? Надо было все хорошенько обдумать, но через пять минут я был отправлен на улицу. После похода в Новое село тетка никогда не отправляла меня гулять и укладывала на дневной сон.

Гулять и думать совсем не хотелось. И еще эта кукла со своими картинками. Она насильно вкладывала картинки мне в голову. Они были как новые слова, которые непонятно к чему пристроить. И чем больше я видел, тем сильнее становилось предчувствие, что добром это не кончится. Я уже начал привыкать ко всему скверному и страшному в них и даже забыл, когда в последний раз ссался от страха. Надо было срочно что-то предпринять. С собой на улицу я взял накопленные фантики «Хаджи-Мурата», насобирал у магазина битых бутылочных стекол.

Мы с Маргариткой еще до твоего приезда любили ставить секретики. Закапывали накрытый бутылочным стеклом кусок фольги или фантик. Если потом аккуратно стереть со стекла песок, то из земли блестело. Я же придумал охранные секретики и решил наставить их под нашим окном, чтобы отпугнуть куклу.

На поясе Хаджи-Мурата висела сабля. Но фантик все равно был не очень злой. Синие горы, красные цветы… Да и сам Хаджи-Мурат в праздничном халате и желтых сапогах словно собирался на первомайскую демонстрацию. Жалко, что на конфетах редко рисуют отрубленные головы.

Я выкапывал небольшую ямку, укладывал в нее фантик, давил стеклом, присыпал сухой землей. Когда дело дошло до пятого секретика, в который я для особой силы положил серебряный зуб доктора Свиридова, из нашего настежь распахнутого окна донеслось дзыньканье дверного звонка. Тетка хрустнула платьем. Если она надевала тесное в талии платье, а потом, выравнивая складки, гладила себя ладонями по бокам, то оно хрустело, как печенье.

Из коридора в комнату пробрался тяжелый скрип половиц.

– Привет. – Тихий голос твоего отца повис среди жары.

– Держи, – сказала тетка.

Долго было слышно лишь сиплое дыхание.

– Та-ак, – сказал твой отец почти как доктор Свиридов, когда читал по нашим лицам. – Теперь кое-что понятно.

– Что происходит?

– А где твой?..

– Племянник? Гулять отправила.

Я прижался спиной к стене и теперь видел только небо и тонкую полоску подоконника.

– Галя-Галя, мне-то зачем такое говоришь? – тихо спросил твой отец. – Нет у тебя никакого племянника.

Я ждал, что тетка не согласится, защитит меня, скажет в ответ, что я есть, и добавит что-то злое или кромешно вежливое, но она молчала.

– Что глаза отводишь? – непривычно ласковые слова твоего отца мешались с летними звуками. – Поосторожнее просто. Не со мной. Ну что ты? Я как-нибудь вытерплю.

Тетка глубоко вдохнула. Ее руки появились над жестяным подоконником и крепко за него уцепились. Пальцы побелели от напряжения.