Мы видели, как при Дмитрии Донском усилились проявления вотчинного раздела внутри Московского княжения и как реакция на них со стороны великокняжеской власти выдвинула политический элемент властвования над силами и средствами страны, укрепляя и дальше развивая начала, заложенные духовной Калиты и договором в. к. Симеона с братьями. Великокняжеское старейшинство не только противостоит по мере сил и возможности дроблению этого властвования под воздействием удельного и вотчинного владения, но и делает успешные усилия использовать свою семейно-патриархальную основу как готовую форму отношений властвования и зависимости для закрепления элементарных связей политического объединения Великороссии. Однако эта палка, естественно, оказывается о двух концах. Во владельческих отношениях Московского княжества видим в ту же пору усиление начал вотчинного раздела признанием условности объединения воинских сил и только временного – пока Бог не применит Орды – единства финансовых средств; попытка применить начало вотчинного владения к великому княжению грозит и его территорию подчинить семейно-вотчинному разделу, а распространение патриархальных форм старейшинства на отношения к «младшим» местным великим княжениям Великороссии подымает их сопротивление, разрушающее «одиначество» княжеских сил.
Так, обостряется противоречие удельно-вотчинного строя насущным политическим задачам и потребностям великокняжеской власти. Только крутая ломка внутренних отношений Великороссии приведет его к крушению, только острое разрешение назревшего кризиса в жестокой смуте второй четверти XV века откроет путь синтезу вотчинного властвования и политической силы великокняжеской власти в московском едино– и самодержавии.
Время княжения Василия Дмитриевича полно внутренними трениями в московских междукняжеских отношениях. К сожалению, приходится опять отметить, как слишком часто для великорусской истории этого периода, отрывочность и неполноту тех сведений, какие дают нам наши источники.
Княжое владение долями Московского княжества осложнено во времена Василия Дмитриевича обособленностью Серпуховского княжества и вопросом о наделении младшего Дмитриевича Константина, который родился за несколько дней до смерти отца. Последняя духовная грамота в. к. Дмитрия, составленная до этого рождения, предполагала, что, если Бог даст великой княгине сына, она наделит его, взяв по части из уделов его старших братьев. Но есть основание признать, что в. к. Дмитрий успел еще и сам сделать распоряжение о наделении младшего сына: в. к. Василий Дмитриевич в первой же своей духовной «дает ему в удел Тошню да Устюжну» и делает это «по душевной грамоте» отца385. Конечно, таков был не весь удел Константина, но что ему предназначалось еще – установить невозможно386. Дело наделения этого младшего княжича вызвало слишком много осложнений, и сложилось его владение после ряда мен и соглашений между московскими князьями, которые долго «волостились» из-за этого между собой.
Вопрос о распределении владений между князьями московской княжеской группы особенно обострился потому, что духовная в. к. Дмитрия поставила на очередь проблему отношения семейно-вотчинных порядков раздела владений к области великого княжества, как и ранее его договоры с князем Владимиром Андреевичем открыли путь для притязаний младших князей на долю в великокняжеских захватах: «пожалованием» серпуховскому князю «в удел» Галича и Дмитрова. Эти притязания грозили подорвать в самой основе то собирание власти над городами и волостями великого княжения, которое вело к устранению местных княжеских сил и пользе непосредственного великокняжеского управления, хотя им, с другой стороны, и создавались. Возникнув при первых же значительных успехах этого собирания во времени Дмитрия Донского, притязания эти едва ли были вполне удовлетворены тем полупризнанием, какое при нем получили. Тем более должен был заново подняться вопрос о составе владений Владимира Андреевича, деятельного участника обороны московской области и великого княжения, энергичной опоры власти и силы великого князя: замкнуться в обособленном вотчинном княжестве значило для него служить лишь орудием чужой выгоде, притом не единой великокняжеской власти, а членов родственной семьи, которая делилась и переделялась не только наследственной вотчиной, но и новыми приобретениями этой власти.
Все эти дела и притязания поднялись по смерти в. к. Дмитрия Ивановича в связи с выполнением его предсмертного ряда. И эти домашние раздоры становились все опаснее ввиду напряженных новгородских, литовских, татарских отношений великого княжения.