Соблазны несвободы. Интеллектуалы во времена испытаний

По убеждению неравнодушных наблюдателей, истина неотделима от свободы. Арон, назвав себя таким наблюдателем, заканчивает суждением об объективности: «Чем объективнее мы хотим быть, тем более необходимо знать, с какой точки зрения, с какой позиции мы высказываемся и смотрим на мир». Всем публичным интеллектуалам особого типа, о котором мы говорим, наряду с неравнодушием к истине было свойственно и неравнодушие к свободе — в том простейшем смысле, в каком следует понимать это слово.

Сколько бы мы ни объясняли понятие неравнодушного наблюдения, оно остается парадоксом, противоречием в себе. Неудивительно, что интеллектуалы, посвятившие себя этому занятию, то и дело оказываются между двух стульев. Ученые, с которыми они нередко трудятся в одних учреждениях, большей частью в университетах, считают их политиками, политики же, напротив, ставят им в вину чрезмерную «академичность». Те и другие склонны называть таких интеллектуалов журналистами, и это часто соответствует действительности. Что ж, неравнодушное наблюдение действительно нуждается в публичном интеллектуале, который живет печатным словом, распространяемым среди других людей. В современном обществе существуют организации, созданные специально для неравнодушного наблюдения, так называемые think tanks[123]. Там наблюдатели сидят на стульях, а не между ними. Они препарируют научную информацию, поступающую из университетов и исследовательских институтов, так, чтобы ее могли использовать политики, предприниматели — вообще все, кому нужно принимать решения. Это не что иное, как бюрократизированная версия личной позиции наблюдателя, которую мы анализируем. У Поппера и Берлина не было ни времени для политического консультирования, ни интереса к нему; даже для Арона, который (как и Ханна Арендт) его не всегда чуждался, высшим благом оставалась независимость. Всем этим ученым были присущи самоконтроль, дисциплина — фактически та же рассудительность в определении своего «интеллектуального маршрута».

10. Мудрость носителей страстного разума

Мудрость, четвертая кардинальная добродетель, может пониматься по-разному, и не все согласны с утверждением, что она означает в первую очередь правильное использование разума. В этике свободы, однако, мудрость получает именно этот смысл. По-разному может пониматься и разум. Даже в понимании просветителей и тех, на кого они повлияли, разум мог быть чем угодно — от божества, которому поклонялись якобинцы, до источника осмотрительного поведения в повседневной жизни. То понимание разума, которому следуем мы, лучше всего выразил Карл Поппер.

В предпоследней главе своего главного труда «Открытое общество и его враги» Поппер критикует явление, которое он называет «восстанием против разума». Как мы помним, эта книга была его «вкладом в военные усилия», под которым он понимал сопротивление натиску откровенного иррационализма, принявшего в те годы форму фашизма и национал-социализма, с одной стороны, и марксистского коммунизма, с другой. «Теснимому справа и слева рационалистическому подходу нелегко выстоять <…> Поэтому конфликт между рационализмом и иррационализмом оказывается наиболее важным интеллектуальным и даже, возможно, моральным предметом дискуссии в наши дни»[124].

Историческим контекстом объясняется не только содержание, но и прямолинейная, иногда жесткая манера аргументации Поппера. Он обстоятельно и с известной желчностью анализирует иррациональный рационализм Гегеля. «Государство как действительность субстанциальной воли, которой оно обладает в возведенном в свою всеобщность особенном самосознании, есть в себе и для себя разумное»[125]. Поппер усматривает плохо прикрытую связь между подобными безапелляционными декларациями, возвещаемыми «оракульским тоном», и идеями, на которые опираются современные тоталитарные режимы. Он не прослеживает детально историю философского осмысления понятия разума, не упоминает даже знаменитые критические сочинения своего любимца Иммануила Канта, где рассматриваются «чистый разум» и «практический разум». Путь через теоретико-философские дебри Поппер прокладывает особым способом, который помогает лучше понять обсуждаемую нами четвертую кардинальную добродетель.

Рационализм, пишет Поппер, — это «подход, который стремится разрешить как можно больше проблем, обращаясь скорее к разуму, то есть к отчетливому мышлению и опыту»[126]. Таким образом, Поппер — рационалист в узком смысле слова; основными слагаемыми разумного поведения он считает опыт и эксперимент. Весь спектр научных методов рационален и разумен. Еще важнее то, что в его понимании разум не представляет собой одно из человеческих качеств. Мы не обладаем разумом в том смысле, в каком обладаем телесными органами или интеллектуальными способностями. Разум — это скорее «расположенность выслушивать критические замечания и учиться на опыте». «Как и язык, разум есть продукт социальной жизни».