Соблазны несвободы. Интеллектуалы во времена испытаний

Мы предпочитаем проницательный анализ «условий свободы», предложенный Эрнестом Геллнером. Британский этнолог и философ, родившийся в 1925 г. в Париже (и умерший в 1995 г. в Праге), видит в крахе тоталитаризма триумф civil society, гражданского общества. Это сложное понятие Геллнер с характерной для него многозначностью определяет как «нормальное состояние общества», при котором жизнь людей структурируется посредством «совокупности различных неправительственных институтов, достаточно сильных, чтобы служить противовесом государству и, не мешая ему, выполнять роль миротворца и арбитра между основными группами интересов, сдерживать его стремление к доминированию и атомизации остального общества». Искусная аргументация Геллнера описывает социальные предпосылки свободы. Одними демократическими институтами такие предпосылки не создаются. Свобода требует специфической сферы, в которой объединения людей, сами по себе совершенно добровольные, образуют тем не менее прочную сеть социальных связей и индивидуальных идентичностей. Геллнер постоянно подчеркивает, что подобное реально достижимое «либеральное гражданское общество» (как будем говорить мы), «с его разделением фактов и ценностей, с трезвым, инструментальным взглядом на власть, в которой для него нет ничего священного», представляет собой, строго говоря, «нормальное социальное состояние человечества».

Это гражданское общество не имеет ничего общего со скукой; оно не нуждается в «мегалотимии», чтобы наполняться жизнью. Оно всегда находится в состоянии незавершенности, а значит, его осмысление — как раз дело интеллектуалов. Но прежде всего это общество, у которого есть конкуренты. (Подзаголовок книги Геллнера гласит: «Гражданское общество и его исторические соперники», намекая на книгу Поппера «Открытое общество и его враги».) Премодерные, сегментированные общества такому обществу в известном смысле не соперники — возможности для становления гражданского общества возникают только после их крушения. Но марксизм-ленинизм, без сомнения, его соперником был. На протяжении какого-то времени казалось, что тотальное, «социалистическое» доминирование государства над экономикой и упразднение социального плюрализма посредством коммунистической организации партии и государства — приемлемая альтернатива. Но только казалось: «семьдесят лет спустя эксперимент провалился с позором, какого еще не знала история»[351]. Тоска по гражданскому обществу оказалась сильнее.

Существует, однако, и другой соперник, другой род уммы, всеобъемлющей общности — ислам. Геллнер говорит о двойном лице ислама, благодаря чему он, так сказать, адаптируется к эпохе модерна. С одной стороны, есть народный ислам со своими ритуалами и общинами, напоминающими традиционное общество, а с другой — ислам книжный, оставляющий широкое пространство для модерного экономического и социального поведения. Сложившаяся таким образом религия в значительной степени допускает модернизацию, но при этом очень «резистентна к секуляризации». Этой религии глубоко чуждо представление о плюралистичном, не спаянном единой упорядочивающей инстанцией гражданском обществе, в котором любая организация опирается только на добровольное членство и отсутствует какая-либо сакральность. Исламу в известном смысле удалось то, что не смог осуществить марксизм, а именно — создать в модерном мире общество, не утратившее внутренней сплачивающей силы, которую описывает слово умма.

Мы коснемся этой темы еще раз. Пока же отметим ключевой тезис Геллнера, согласно которому гражданское общество вправе связывать с наступившим в 1989 г. концом тоталитаризма большие надежды. А раз так, публичные интеллектуалы получают возможность заниматься своим делом: критиковать и предлагать новые идеи. Эпоха вовсе не обязательно подвергнет этих интеллектуалов проверке на принадлежность к эразмийцам. А значит, им, в отличие от Вацлава Гавела, больше не нужно быть героями своего времени, бояться запрета на профессию и тем более ареста. В этих условиях разочарованность трудно оправдывать — если, конечно, не иметь выраженных мазохических наклонностей.

26. 2001-й, или Новое Контрпросвещение

Осталось рассмотреть еще один вопрос: существуют ли теперь, после крушения тоталитаризма, новые соблазны несвободы? В Соединенных Штатах Америки многие дают на этот вопрос положительный ответ. После террористического акта 11 сентября 2001 г. американцы с ужасом ощущают не только хрупкость существующего либерального порядка, но и явную привлекательность новой формы борьбы для многих молодых людей, нередко имеющих университетский диплом. Некоторые в США, включая и президента, говорят не о «борьбе», а о войне. Они, со своей стороны, тоже ведут войну, направленную против террора исламистов.