Собрание сочинений (Том 3)

А Нюша после банкета пошла пройтись, проститься с родными местами. До сих пор ни на один день она не уезжала от них, и странно ей было думать, что завтра ее здесь не будет, - что-то новое, непривычное окажется перед глазами, какая-то другая начнется жизнь...

- Танечка, - сказала она подруге, которая не отставала от нее, - ты иди, пожалуйста, тихо, не говори ничего.

- Нюшечка, я понимаю! - ответила Таня. - Я буду молчать.

Она пошла не рядом с Нюшей, а шага на два позади и честно молчала всю дорогу, только громко вздыхала от чувств. И Нюше было приятно, что Таня тут близко и сочувствует ей.

Чуть рассветало. Прошли по спящему поселку и вышли на полевые просторы. Не сговариваясь, скинули туфли: от высоких каблуков, от танцев горели ноги. Дорожная пыль была глубокая и мягкая, еще по-ночному прохладная. Пепельная зыбь пробегала по высоким овсам.

"Значит, - думает Нюша, - впустую цвела-расцветала любовь..."

Проснулись птицы, ликующий щебет несся из рощи. "И чем она его приворожила? Ничего в ней нет такого особенного..."

Они вышли к кирпичному заводу. Рабочий день еще не начался, нигде ни души, из труб больших печей, в которых вчера обжигали кирпич, еле заметный сочился дымок, и пахло гарью. Цвели ромашки. В карьерах ярко-коричневые срезы глины: "Большие какие ромашки", - подумала Нюша, сорвала ромашку и воткнула в волосы над ухом. И Таня сорвала ромашку и воткнула в волосы...

"Совсем ничего особенного. И это несправедливо. Это самое обидное! Он пожалеет. Мы еще увидимся, и он пожалеет. Эх, подумает, не ту полюбил, было б мне Нюшу полюбить... Так, значит. Не вышла у меня любовь. Но все другое выйдет, вот выйдет же, хоть бы что тут! В соревновании моя победа, и во всем дальше будет моя победа, я докажу! Вот такими слезами еще поплачет Дмитрий Корнеевич, что меня упустил!"

"Звоннн... Звоннн..." - донеслось издалека. Это утренний сигнал к началу работ, подает его сторож на второй ферме, ударяя молотком о стальную рельсу.

- Пошли, Нюшечка, обратно, - жалостным голосом сказала Таня. - Мне на работу время.

- Иди, - сказала Нюша, - я еще пройдусь.

Она пошла через город. Улица Дальняя. "Вот в этом доме она живет. Красивенькая, конечно. Ну, и что? Только что уезжать надо, а то бы еще поборолись, Марьяна Федоровна! Еще неизвестно, чья бы взяла. Образованные вы и красивенькие, а еще ни-че-го неизвестно..."

Марьяна Федоровна в этот час сладко спала. Снились ей счастливые сны, и не знала, не ведала она о том, что мимо ее дома, по другой стороне улицы, прошла маленькая девушка с горем в сердце и с обидой против нее.

На левом берегу, в тишине, под теплым бархатным ветерком медленно похаживали коровы. Среди них Нюша разыскала Стрелку.

- Ну, прощай, - сказала она. - Не забывай.

Стрелка перестала щипать траву и повернула голову к Нюше с тем довольным, разнеженным видом, какой бывает у животных на летнем пастбище.

- Да, вот уезжаю, да! - звенящим голосом сказала Нюша. - Не я теперь с тобой буду, да, да. А ты ничего не понимаешь!

Стрелка махнула длинным хвостом и вдруг замычала - так тревожно и грозно, что со всех сторон послышалось ответное взволнованное мычанье. Нюша засмеялась, заплакала и пошла проститься с другими своими коровами...

На обратном пути, уже в послеобеденный час, усталая и заплаканная, она еще раз забежала в профилакторий.

Настасья Петровна очень занята: двадцать семь новорожденных телят! Все-таки она оторвалась от работы и постояла с Нюшей на порожке. Солнце пылало и палило, и у Настасьи Петровны сами собой зажмурились глаза, когда она вышла из пахнущей свежим сеном прохлады профилактория.

- Едешь?

- Еду, - вздохом уронила Нюша.

- А грустить не надо, - сказала Настасья Петровна. - Сколько раз еще приедешь и опять уедешь. И проводы, и встречи - все еще будет.

- Все будет, правда? - переспросила Нюша, перебирая концы пояска.

- Все.

Нюша коротко, глубоко вздохнула и обняла Настасью Петровну.

- До свиданья, - сказала она ей в плечо.

...Под вечер линейка, запряженная добрым жеребчиком, стояла около дома. Степан Степаныч укладывал поудобнее сено и накрывал его ковриком: лучший выезд предоставил совхоз для Нюши. Девушки, пришедшие проводить, стайкой стояли в сторонке.

Степан Степаныч вынес чемодан, а мать кошовку с едой, ручки кошовки были связаны вместе, чтобы еда не растряслась и не выпала, горлышко бутылки, бело-мутное от молока, торчало из кошовки.

- Молочко-то спеши выпить, - сказала мать, - а то не скисло бы.

- А ты его кипятила? - спросил Степан Степаныч.

- Нет, - сказала мать, опустив руки. - Не кипятила.

- Кипяченое не скиснет, - сказал Степан Степаныч.

- Как же я вскипячу, - сказала мать, - она кипяченого сроду не пьет.

Они говорили взволнованно и серьезно, будто невесть что зависело от этого молока.

Торопливо подходила Таня, вся красная: красная кофточка, красное лицо, красная роза в руке.

- Ой, жара! - сказала она.

- Да, - сказал Степан Степаныч. - Лето берет свое.

- Зима лучше, - сказала Таня. - Вот не знаю почему - чем холоднее, тем мне дышится легче.

- Зима хороша, - сказал Степан Степаныч, - а лето все же лучше.