Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

«Покойник» – отвечал он пасмурно, глядя в землю. Я знал, что монголы неохотно говорят об этих предметах и не расспрашивал его; еще менее любопытствовал я поглядеть на печальную церемонию, потому что уже несколько раз видел ее. Похороны совершаются довольно просто, особенно у бедных. Покойника одевают в лучшее платье, потом обвертывают войлоком, как пеленками, иногда зашивают в мешок, затем призывают ламу, который, по сличении дня рождения с днем смерти умершего и по разным другим условным признакам определяет, каким образом поступить с трупом: положить ли его на сучья дерева, если в близи есть деревья, как, например, в северной части Монголии, или оставить на поверхности земли, или немного прикрыть ею, или, наконец, обложить камнями. Во всяком случае, труп в скором времени делается добычей птиц и зверей. Важные ламы, подобно как в Тибете, сжигаются на костре; при этом употребляют разные благовония, иногда камфорное и другие дорогие деревья; пепел кладут в субаргу, похожую на небольшой улей, только сделанный из камня, и ставят на проезжих местах, чтобы каждый мог помолиться об усопшем или принести жертву. При теле умершего и после погребения его ламы читают молитвы; у богатых это продолжатся в течение семи недель.

Очень странным покажется всякому, что при погребении не только китайских принцесс, выданных замуж за владетельных князей в Монголию, но и самих князей соблюдаются китайские обряды и церемонии, и монголы вовсе не сетуют на такое нарушение правил своей религии и даже гордятся этим. Таким образом, покойника, облаченного в полную парадную одежду, кладут в гроб и выставляют на фамильном кладбище до приезда особо назначаемого чиновника от пекинского двора, который приносит ему жертвы и совершает коленопреклонение, по китайскому обычаю, вместе с сыновьями и внуками покойного.

При погребении монголов, как и в других случаях, еще соблюдаются некоторые шаманские обычаи, которые не совсем вывелись, несмотря на все преследование их вводителями буддизма. Во многих юртах вы и теперь увидите онгон, нечто вроде домашнего покровителя, лара. Онгон сшит из нескольких лоскутков красного холста, над которым тайный шаман, бэг, или шаманка, гругун, или, наконец, опытная старуха совершила известные заклинания. К этому хранителю юрты из стада обращаются с молитвой в случае какой-нибудь беды и приносят ему жертвы. Монголы никак не сознаются в тайном соблюдении обрядов прежней своей веры и само шаманство называют черной верой (хара шаджин), в противоположность настоящего учения, которое называют желтой верой (шара шаджин). Желтый цвет здесь придают всему, что есть священного и заветного.

Слово шаман – манчьжурское и выговаривается саман; оно значит мутить, возмущать.

О происхождении шаманства много было толков и споров и, по обыкновению, решили тем, что оно, как и большая часть ложных учений, как все темное и таинственное, происходит из Индии. Как бы то ни было, но мы находим его в Монголии задолго до Р.Х.

Буддизм введен сюда Тобо-ханом, из династии Тугю, под конец VI века; в это по крайней мере время, он признан народной религией, хотя, вероятно, еще прежде знали его. Буддизм перешел в Монголию из нынешнего Восточного Туркестана; в Туркестан же проник из Тибета.

Буддийское учение особенно покровительствовал пекинский двор; а потому, после изгнания монгольской династии; при Тоюн-Темуре, из Китая, Монголия впала в прежнее шаманство, которое опять начало брать верх; но это колебание продолжалось недолго. При Даян-хане буддизм опять возник в Монголии и Чжунгарии; явились знаменитые в истории буддизма Нейджи-Тоин и Дзая-бандида, которые распространили и окончательно утвердили его в Монголии, придав проклятию шаманство. На западе Азии исламизм еще прежде сразил его своим всесокрушающим мечом, а с севера шла с миром и любовью христианская вера, ниспровергая мало по малу черную веру между инородцами Сибири.

Мы продолжали путь свой скорее прежнего; лошади наши, наконец, могли наедаться досыта на привольных чахарских степях, и переход до Цацын-Тологоя, в сорок восемь верст, мы сделали безостановочно. Цацын-Тологай – священные холмы; не знаю, откуда произошло это название, но знаю, что это одна из прекраснейших равнин, какую мы только видели, покинув Ургу.

Природа становилась разнообразней, оживленней; являлись озера, которые избавляли наших казаков от утомительного труда черпать воду из колодцев для водопоя лошадей; показались птицы и дичь у озер, которая, по временам, разнообразила наш обед; от главного пути иногда отбивались побочные дороги в аул или к городу, лежащему где-нибудь у Великой стены; таким образом, верстах в 15 от Цзамын-жу, мы оставили в стороне большую дорогу, идущую от Кукухото в Даланор.