Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

Гурбун-Тулга значит по-монгольски три тагана и названо так потому, что тут, среди лощины, стоят отдельно один от другого три холма, по соображению монголов, имеющие вид таганов. Недалеко отсюда, как замечают китайские историки, была одна из кровопролитнейших в мире битв. Ухоинцы – самое значительное монгольское племя, усилившееся по падении племени хуннов, пораженное на голову китайским войском, потеряло одними убитыми будто бы более 200,000 человек, окончив этой битвой свое политическое существование.

Привал у Гурбун-Тулги очень приволен. Небольшой ручей тешил нас своим журчаньем: мы так давно не видали проточной воды. Вид на гряду гор, которая тянулась по направлению к Цаган-балгасу, гор, уставленных обо, очень хорош. – Берег близко!.. От Гурбун-Тулги до Цаган-балгасу верст 25. Цаган-балгасу! Сколько радостных воспоминаний в этом слове для миссии, которая оканчивает здесь свое странствование по Монголии; сколько помыслов во время длинного пути об этом уединенном месте, сколько самых пламенных стремлений достигнуть его! За ним путешествие по Китаю представляется в виде приятной прогулки. Накануне шел дождь, и так как здесь почва земли изменилась и не составляет более природного шоссе, сквозь которое с трудом пробивается тощая трава, но тучна и плодоносна, то переезд наш был затруднителен: лошади грузли в грязи, верблюды скользили и падали. Наконец, часу во втором пополудни, показались перед нами белеющиеся развалины зданий: это и есть Цаган-балгасу – белый город.

Мы остановились у небольшого кургана, с камнем наверху; на камне – иссеченный крест! Каждый перекрестился, обратившись к кресту: это могила христианина, русского, казака, умершего лет 30 тому назад, из числа людей, оставленных здесь миссией на зимовку. Сколько мыслей наводит эта могила с знамением Веры Христовой, здесь, среди степи, на чужой, далекой стороне! Куда не заносилось имя русского, где не складывал он на вечный покой свои кости!

Мы расположились под затишьем земляного вала, которым обнесены развалины, чтобы хотя сколько-нибудь предохранить наш бивак на зиму от северного ветра.

Цаган-балгасу-хота, или Цаган-балгасу, по замечаниям о. Иакинфа, предназначался для столицы Китайской империи, во время царствования потомков Чингиса. Город начали строить в 1310 г., но по случаю встретившихся затруднений в Китае, не окончили и предали запустению. Это замечание не совсем согласуется с местностью. Цаган-балгасу окружен земляным валом не более как в полторы версты в окружности и представляет, кажется, развалины одного огромного здания с принадлежащими к нему пристройками; на белых мраморных колонах его действительно видны изображения драконов, эмблемы китайской власти. Это, может быть, был укрепленный замок потомков Чингиса, но едва ли город, столица государя, царствовавшего в Китае и вполне знакомого с роскошью и великолепием Серединного Государства. Не должно забывать, что столица Хубилая, внука Чингисхана, Ханбалу – нынешний Пекин, во время помещения ее Марко Поло (в XIII веке) была, по описанию его, также обширна, как и теперь, имела около 30 наших верст в окружности, (24 мили) и стены до 20 футов высоты и 10 толщины, и вообще была едва ли не великолепнее нынешнего Пекина.

Верстах в 12 отсюда, за Хара-усу, лежат развалины большого города Харабалгасу. Припомним здесь, что некоторые из монгольских династий, царствовавших в Китае, увлеченные примером этой империи, заботились о введении оседлости в Монголии. Особенно дом Ляо, (царствовавший в начале XII века), стремился к просвещению своей родины. Для ближайшего надзора местных властей, он разделил ее на губернии, области и округа, под китайскими названиями, построил в Южной Монголии несколько городов, населил их пленными корейцами и китайцами. Потомки Чингис-хана стремились к тому же, и неудивительно, что в Монголии встречаются развалины городов, едва заметные следы водопроводов, свидетельствующие, что все меры принятые для оседлости монголов, были насильственны и не могли привиться к народу, который, по собственным его словам, не любит пускать корней своих в землю глубже вбитого перед юртой шеста, служащего ему коновязью.

Однажды, спросил я богатого монгола, бывшего в России и Китае, следовательно, знакомого с удобствами оседлой жизни: отчего он не заведет себе дом и не примет подобный нашему образ жизни?