Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

Нелегко ему было исполнять обязанности сына при жизни Тай-хоу, и еще тяжелее теперь, при ее погребении. Он был только четырьмя годами моложе ее (мачеха его умерла 74 лет) и до того слаб, что, после всякого коленопреклонения, не мог встать: его подымали; тем не менее он должен был, в течение ста дней, каждый день совершать перед гробом коленопреклонения трижды по трижды и приносить жертвы вместе с первыми чинами империи. Последнее совершается без слез, но с громким и тяжелым всхлипыванием. Почти целый день проходит в совершении обряда. В Пекине Хуан-ди не мог ни на шаг отступить от обрядовых постановлений, определяющих со всей точностью его семейную и общественную жизнь. Вот почему он решился переехать в Хайден; и так как ему уже вовсе не дозволялось оставить гроб матери, то и его перевезли туда же. Самая польза государства требовала этого. В Пекине он должен был весь предаться горести; но что же было бы с управлением в стране, где на одно дело не может получить хода, ни одно постановление привестись в исполнение без разрешения богдохана? Были люди благоразумные, или, скорее, приверженные к нему, которые подали адрес, упрашивая его не предаваться сильно горести и поберечь свое здоровье; но были и такие, которые защищали обычаи и постановления страны. Однако же Хуан-ди поставил на своем.

Впрочем, в народе не было заметно большой скорби по усопшей, хотя она при жизни делала добро, помогала бедным, особенно вдовам. Смерть ее была предметом толков чисто материальных. Плакал только тот, кто участвовал в церемониале, и плакал тогда, когда было назначено. Толко валио том, чего будет стоить переноска тела в Хайтен, и какие убытки потерпят по случаю предстоящего траура торговцы картинами, заготовившие к новому году более миллиона фонарей; говорили о многом, но никто не вспомнил, что покойная оставляла сиротами кроме Хуан-ди, родных детей, хотя положение их, конечно, должно было прежде всего найти сочувствие в народе. Увы! Эти дети тоже печалились и сокрушались – но, согласно китайскому церемониалу, и было бы даже неприлично нарушить его излишней скорбью; на все есть пределы, положенные здесь постановлениями, и через них не пробьется никакое чувство.

Во время шествия печальной церемонии, никого не пускали по улицам, кроме участвовавших в церемониале, точно также, как и в обыкновенный проезд богдохана. Это особенно было неприятно для нас, потому что надо было скрыться где-нибудь в лавке, мимо которой пронесут гроб, и глядеть на погребальную процессию тайком, в окно. Она должна была проходить не по большой каменной дороге, а по боковой земляной, следовательно, лавка старинного знакомца подворья Сюя, находящаяся у первой, не могла служить на этот раз пристанищем. Наконец, отыскали какую-то лачугу промышлявшего плетением корзин. Зная, что в Китае все церемонии начинаются до рассвета, мы отправились на место в 4 часу пополуночи, и, действительно, проезжая мимо дворца, видели около него движение. Но мы не рассчитали, что лавка, служившая нам убежищем, отстояла версты за три от дворца, а частые жертвы покойнице на дороге, причиняли неизбежные остановки. Случается еще, что, при переносе покойника на кладбище идут черепашьим ходом, то есть, делают два шага вперед и потом шаг назад, чтоб показать отчаяние остающихся в живых, которые никак не хотят расстаться с гробом, и едва понесут его, требуют назад. В Китае много подобных тонкостей и каждая имеет какое-нибудь значение; тут ничего не делается спроста. Они-то, эти тонкости, и составляют кодекс китайских церемоний и приличий. Незнающий их почитается невеждой, варваром.