Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях

Жонглерство и разного рода фокусничество, входящее в состав классической драмы, доведено в Китае до высокой степени, и Бель, бывший при посольстве Измайлова в Китае, имел полный повод приходить в изумление при виде разных выкидываемых китайцами штук[25]. Теперь-то наметались порядочно и в Европе на фокусы; а в то время, я воображаю, как это должно было поразить европейца! Вы помните, в прошлом кажется году была в петербургском цирке труппа арабов-бедуинов, кувыркавшихся необыкновенным образом и выделывавших разные штуки ножами во время кувырканья: в Китае это дело обыкновенное, и самый дюженный акробат сумеет прокатиться колесом с ножами в руках не хуже прославленных арабов. Как вам покажется, например, эта штука: фокусник, с целой пирамидой чашек и блюд на голове, принимает различные положения: ложится, встает, делает цин-ань, поклоны и проч. и это такой фокусник, который за пять рублей ассигнациями будет целый день показывать штуки у вас дома!

У китайцев есть свои любимые актеры и, конечно, по-преимуществу, из трагических; так как трагедия или драма у них высшее и настоящее выражение изящного вкуса; водевиль – шалость, искаженность вкуса, против которого восстают настоящие ценители и знатоки драматического искусства. В наше время в Пекине славился знаменитый Джан-нен-гой; почти при каждом слове, при каждом жесте, движении его, зрители вскрикивали хао! Хорошо! И, действительно, каждый шаг этого актера заучен по строгим правилам китайского драматического курса, который чрезвычайно обширен. Джан-нен-гой вполне классический актер; в нем ничего нет натурального; каждое слово на распев, каждое движение – живописная поза в китайском вкусе; пение его подчинено строгим правилам. Кстати, о пении; к нему, как и к музыке, надобно приладить европейское ухо, иначе вам послышится рев какого-нибудь особенного рода животного, а не пение человека. Надо заранее убедить себя, что «оно там так и следует», потом уж стараться отыскать что-нибудь человеческое в этом голосе и мало-помалу вы дойдете до того убеждения, что это действительно человеческий голос; а с некоторым усилием отыщете даже лад в его пении, но едва ли гармонию. Так как мне с дороги все еще отдавался рев верблюдов, который, заметим, мимоходом, нескоро по приезду перестает слышаться, то, при посещении театра в первый раз в Пекине, я невольно встал, когда раздалось несколько голосов трагического пения, вообразив себе, что я в Монголии, и что уж навьючивают караван. Содержание китайских трагедий, говорю не шутя, очень мало отличается от содержания европейских: та же вечная любовь, те же герои, те же убийства и, наконец, те же исступленные поэты со своими стихами. Только любовь здесь как-то робче, подобострастнее, герои храбрее, убийства разнообразнее, по самому духу восточных казней; а стихи почти все такие же: набор слов и рифм без мысли и даже часто без смысла.

Впрочем, и в драме китайской есть положения актеров, не чуждые некоторой грации: так, например, сцена испуга, повторяемая довольно часто. Женщина, большей частью героиня, пораженная видимым или воображаемым предметом ужаса, вдруг останавливается, потом, вся трепещущая как лист, отступает назад; голова ее вытянута, глаза устремлены, как бы всматриваются в предмет, поразивший их, лицо выражает ужас; самый беспорядок одежды, распущенные волосы, взвивающееся покрывало, словом – вся ее фигура довольно живописна. Наша Бурбье любила прибегать к этому эффектному положению; но китайская актриса в подобный момент едва ли не лучше.

Когда я говорю актриса, не должно полагать, чтоб это была в самом деле женщина; я уже имел случай заметить, что женщины с некоторого времени согнаны с подмостков театра; они заменены хорошенькими мальчиками, которые, по выражению китайцев, лучше настоящих женщин. Действительно, когда они на сцене, нельзя не ошибиться; даже ножка, маленькая китайская ножка так искусно подделана под их пяты, что нельзя разглядеть обмана. В углублении театра есть ложи, занимаемые записными театралами; там увидите вы их, окруженных этими мальчиками-актрисами, которые обращаются не менее деспотически со своими поклонниками, как настоящие актрисы в других странах.

Театр составляет продолговатое здание, в роде наших манежей, со сценой, выступающей вперед таким образом, что можно видеть ее с трех сторон, потому что боковых кулис нет. В партере скамьи и перед ними столы, у которых закусывают; вверху галерея, разделенная перегородками на ложи. Все вместе взятое – грязно и гадко. Женщины никогда не бывают в театре; чиновникам также запрещено посещать все зрелища, куда стекается народ; но они приходят переодетые, без шариков, обозначающих их достоинства. Впрочем, для них есть театральные представления в других местах, куда они являются не только открыто, но в полной форме, то есть в курме, в круглой шляпе, и даже с четками на шее; это представления в ресторанах;