Собрание сочинений. Том 5

Пирамида, я дочь России,
непонятной тебе земли.
Ее с детства плетьми крестили,
на клочки разрывали, жгли.
Ее душу ногами топтали,
нанося за ударом удар,
печенеги, варяги, татары,
и свои – пострашнее татар.
И лоснились у воронов перья,
над костьми вырастало былье,
и сложилось на свете поверье
о великом терпенье ее.

Прославлено терпение России.

Оно до героизма доросло.
Ее, как глину, на крови месили,
ну а она терпела – да и все.
И бурлаку, с плечом, протертым лямкой,
и пахарю, упавшему в степи,
она шептала с материнской лаской
извечное: «Терпи, сынок, терпи…»

Могу понять, как столько лет Россия

терпела голода и холода
и войн жестоких муки нелюдские,
и тяжесть непосильного труда,
и дармоедов, лживых до предела,
и разное обманное вранье,
но не могу замыслить, как терпела
она само терпение свое?!
Есть немощное жалкое терпенье.

В нем полная забитость естества.

В нем рабская покорность, отупенье.
России суть совсем не такова.
Ее терпенье – мужество пророка,
который умудренно терпелив.
Она терпела всё.
                          Но лишь до срока,
как мина…
                 А потом случился взрыв!
ПРЕРВАЛА ПИРАМИДА:
                                           Я против
всяких взрывов…
                            Навидалась я!
Колют, рубят,
                      а много ли проку —
только кровь проливается зря.
БРАТСКАЯ ГЭС ПРОДОЛЖАЕТ:
Зря?
       И над кранами,
                                эстакадами,
пирамида,
                 к тебе сквозь мошку
поднимаю ковшом экскаватора
в кабаках и боярах Москву.
Погляди-ка:
                   в ковше над зубьями
золотые торчат купола.
Что случилось там?
                                Что насупленно
раззвонились колокола?

Казнь Стеньки Разина