Собственность Дьявола. Право на семью (СИ)

В гостиной пусто. Отца с детьми возле камина не нахожу. Видимо, ещё не спустились. Либо Тамару заранее предупредили о том, чтобы никто лишний не высовывался и не встревал в разговор.

— Ты рисковала жизнью? — первое, о чём спрашивает Гера, когда я закрываю за собою дверь и, развернувшись, натыкаюсь на его широкую, тяжело вздымающуюся грудь. Вскидываю кверху лицо. Пронзительный взгляд серых глаз сверлит меня насквозь. Сглатываю стучащее в горле сердце. — Зачем, Маша? Не могла подождать пару дней?

Он делает выразительную паузу, дожидаясь моего ответа.

— Нет, — сиплю я. — Прости, но не могла.

— Окей, — согласно кивнув, он засовывает руки в карманы брюк. — Дальше что? Хочешь к нему вернуться?

— Нет! — вскрикиваю, как только разговор заходит о моём муже.

— Врешь, — чеканит Гера, не отрывая от меня цепких глаз.

Кажется, что переносица сейчас задымится и полыхнет огнем.

— Не вру, — заверяю его, как можно твёрже.

Я бы вернулась к Руслану. Наверное. Если бы не всплыли новые обстоятельства.

Попробовала бы его простить, если бы не было ребёнка от суррогатной матери. Меня-то он отправил на аборт!

— Ты ведь любишь его до сих пор. Миритесь.

Последнее слово припечатывает так, что сердце из груди, будто одним мощным ударом вышибает.

— Гер? С тобой всё в порядке? — недоверчиво на него пялюсь.

Честно признаться, хочется потрогать его лоб, нет ли у него жара или какого-нибудь другого недуга, связанного с нарушением памяти, например.

— Я к Руслану не вернусь, — добавляю, чувствуя, как горло сжимает спазм. — А после новости о суррогатной матери и его новоиспечённом наследнике и подавно. Почему ты мне не сказал? Почему утаил эту неприятную информацию?

— Я не знал. Впервые слышу об этом.

Похоже, что Георгий говорит правду, но я всё равно переспрашиваю, глядя ему в глаза.

— Да ладно. Не знал? Серьёзно?

— Поэтому ты несла Дану всю ту чушь, что изначально планировала?

— Люди не меняются, Гера. Прости, что подставила тебя. Но шведская семья мне отнюдь не по нутру. И ребенок этот от сурмамы… Это плевок мне в душу… Понимаешь?

— Маша, — приблизившись, едва ли не вплотную, Астафьев вытаскивает из карманов руки и опускает мне на плечи, мягко сжимая их пальцами. Смотрит на меня какое-то время, внимательно изучая.

Да, Боже, сколько можно?

— Что, Гера? — прерываю его молчание, не выдерживая затянувшейся интимной паузы.

— Выходи за меня, — говорит он на полном серьёзе.

— Что, прости? — сглатываю, не веря своим ушам.

— Ты всё правильно расслышала, девочка. Дети мои, ты не хочешь к нему возвращаться, тогда будь и ты моей, Маша. Я предлагаю стать моей женой.

* * *

Вылив на меня ушат ледяной воды, Астафьев замолкает. В кабинете повисает гробовая тишина. Мы сверлим друг друга глазами.

Зачем? Зачем он это сказал? Зачем предложил мне замужество?

Разве не понимает, что я не соглашусь?

Каким бы хорошим не был для нас Георгий, я его не люблю. Никогда не смогу полюбить.

Между нами тридцать три года разницы. Это большая пропасть. Что на него нашло?

Разве не знает, что в моём сердце всё ещё другой мужчина?

Почему? Почему так? Почему я настолько глупая и неправильная?

За что я люблю Руслана? Он причинил мне столько боли, а я не могу его ненавидеть. Не могу забыть. Не могу не думать о нём.

Тысячу раз я задавала себе этот вопрос и никогда не находила на него ответа.

Люблю за то, что он есть. За то, что он отец моих детей. За то, что он мне нравится просто так, и ему для этого ничего не надо делать.

Любовь невозможно заслужить. Верно?

Гера, ты же это понимаешь?

Нельзя полюбить человека за что-то. Это как пуля — в сердце и на разрыв.

Ты либо любишь, либо нет. Прощаешь ему ошибки, либо обрекаешь себя на ад.

Я не простила. Выбрала другой путь. Без него. И мне плохо. Мне очень плохо.

Я загибаюсь без мужчины, в котором полностью растворилась. И чем больше я пытаюсь примирить мысли и чувства, связанные с Русланом, чем больше борюсь с собой и со своими истинными желаниями, тем больше проигрываю ему и своим глубоким обидам.

В голове нарастает шум. Удары сердца учащаются. Кровь по венам летит как сумасшедшая.

— Гера..? О, Боже… Ты, ведь, несерьёзно? Правда? — всё ещё не могу поверить в происходящее. Всё же было так хорошо.

Неужели мой ответ Дану вынудил Георгия пойти на этот шаг?

У нас одинаковые фамилии. Пусть думают, что мы женаты. Зачем же жениться по-настоящему? Зачем всё усложнять?

— Серьёзнее не бывает, девочка, — говоря это, Астафьев проводит пальцами по моей щеке, заправляет волосы за ухо, скользит по шее вниз к ключице, от нее к яремной ямке, где бешено гарцует пульс.

Я сглатываю. Мышцы каменеют. Кожа покрывается ознобом отнюдь не от приятных ощущений.

— Гера… — просипев, снимаю с себя его руку. — Мы с Русланом женаты… Я не могу…

— Вершинина Мария Викторовна мертва, — напоминает он. — Или ты хочешь через суд вернуть своё прежнее имя? Привлечь к ответственности всех, кто тебе помог? Многие головы полетят, Маша…

— Прости, но нет, — выдавив из себя несколько слов, отступаю на шаг, натыкаясь спиной на дверь.