Собственные записки. 1835–1848

Новое бедствие постигло в нынешнем году несчастную отчину нашу, коей бедные крестьяне изнемогают под бременем несчастий, удручающих их уже три года сряду. Цинготная болезнь, посетившая нас весной 1840 года, снова появилась нынешней весной и в степени еще сильнее прошедшей: более 100 человек ей заражены и смертность усиливается. В 1840 году поражала она только старых, малых и слабых, ныне гибнут от нее и молодые люди в цвете лет. Пособия, делаемые мною больным, недостаточны и не могут иметь настоящего действия по беспечности и небрежности самих крестьян, которые не возьмут труда продолжать постоянно приемы лекарства, а напротив того недовольны, если они не выздоравливают немедленно после первого приема, сами же не потрудятся добыть чесноку или хрену: средства верные и предохранительные, когда их постоянно употребляют. Средства сии раздаются мною самым бедным, как равно и настойка березовых листьев на вине, мазь на березовых листах, кислоты; но никогда нельзя поручиться за точное исполнение предписанного больному. Кислые воды, составляемые мною на соляной кислоте, раздавались по бутылке в день на каждого больного; средство сие, испытанное мною самим из лучших, когда его постоянно употребляют; но крестьяне, получивши первую бутылку, не приходят за другой из лени или с намерением удержать у себя стекло или сосуд, им данный.

В 1840 году болезнь сия исчезла с появлением хорошей погоды и зелени на лугах и в лесах, народ собирал травы и употреблял их в варево. Сего и ныне ожидаю; но между тем погода стоит сырая, и больные не выздоравливают.

Болезнь сия свирепствует не только у нас, но и во всех окрестностях, даже в богатых казенных селениях, производя в домах страшные опустошения. У нас в марте месяце умерло 28 душ; говорят, что в одном из окрестных казенных селений жители семи домов вымерли до последнего.

Главные причины появления сей болезни заключаются, по-видимому, в недостатке овощей, ибо в прошедшем году, от постоянно продолжавшейся засухи, все яровые хлеба и произведения огородные совершенно пропали, крестьянин же не имеет в правилах добывать себе покупкой даже самых необходимых предметов жизни, а потому довольствовался всю зиму одним хлебом.

Село Архангельское, 11-го

Я обошел вчера несколько домов, в коих народ страждет цинготной болезней. Разговаривая со взрослыми людьми, я не мог добиться никакого суждения или мнения насчет причины сей болезни. Ответы самых разговорчивых из них были уклончивы; но и более узнал от десятилетних ребят, коих в одном доме лежало четыре брата больных. Они мне жаловались на то, что во всю зиму не ели ничего теплого, а питались одним хлебом, который им уже надоел. Причина по сему должна заключаться в недостатке овощей и яровых произведений и в беспечности самих хозяев, не заботящихся о благосостоянии домов своих; ибо сами больные ребята просили матерей варить им хотя тюрю, чтобы иметь какую-либо теплую похлебку.

Село Архангельское, 13

Вчера роздал я купленных лошадей крестьянам, и при сем случае объяснил им, сколько они должны содействовать трудами своими предпринимаемым мною мерам для улучшения состояния их. Хотя они и сильно упали духом, но не могу сказать, чтоб я в них нашел какое-либо закоренелое упрямство; уныние велико между ними: смертность в народе не прекращается.

Мая 8-го

Мне предстояла надобность быть в Воронеже как для того, чтобы отдать губернатору Ховену визит, который он мне сделал, так и для того, чтобы переговорить с ним о делах нашего чрезполосного межевания, по коим посредник наш Бехтеев, вместо того чтобы соглашать, более ссорит соседей.

26-го числа прошедшего апреля месяца я выехал отсюда и ночевал в селении Хлебном, а 27-го приехал в Воронеж, где остановился в заезжем доме Воропаева, близ монастыря. Часа два после приезда, я поехал к Ховену; его не было дома, он выехал в тот вечер за город и должен был скоро возвратиться. Я познакомился с его женой, и едва возвратился домой, как Ховен приехал за мной и просил меня убедительно переехать к нему на квартиру. Я отправился к нему и поместился у него в доме.

Ховена всего более занимало в то время дело, возродившееся у него с военными, которые, стоя на квартирах по уездам и городам, делали беспорядки и обижали жителей. Так как Ховен человек прямой души, то он прежде старался всячески прекратить ссоры сии, в коих военные были виновны; наконец в случаях важнейших, где он находился уже в необходимости довести до сведения государя о поступках войск, он оказал снисхождение к начальникам войск и по просьбам их остановил донесение свое. Но начальник драгунской дивизии генерал-лейтенант Гербель, движимый иными правилами, чем Ховен, воспользовался сим снисхождением и, в надежде выиграть время, послал от себя по команде донесение о последнем случившемся происшествии, в коем драгуны были совершенно виноваты, изобразив случае сей, как бунт со стороны жителей Воронежа.