Собственные записки. 1835–1848

Я воспользовался сей поездкой в Воронеж, чтобы подать Ховену две записки по делам размежевания чрезполосностей с соседями, в коих Бехтеев, посредник наш, делает только запутанности и вместо того, чтоб мирить владельцев, производит между ними несогласия через лживые наущения. Я подал записки сии в надежде, что Ховен, как человек благонамеренный и деятельный, подвинет дела сии и положит им конец. Ховен, в самом деле, принял записки мои с истинным желанием услужить мне; но я тотчас увидел, что из того ничего не будет, ибо он сам не вникает, или не умеет вникнуть, или не может вникнуть в дела, потому что слишком отвлечен единой мыслью, его занимающей – искоренение злоупотреблений, о коих он только и говорит, всех подозревая и принимая самые ошибочные меры для открытия их. И так, губернатор, при всей благонамеренности своей, не принесет той пользы, которую бы можно было от него ожидать. И окружающие его чиновники заметили в нем слабость сию; они занимают его разговором о взятках, принимаемых чиновниками на следствиях, содержат его в деятельной праздности, если так можно выразиться, а между тем дела обрабатываются, как им нужно. Я, в самом деле, не заметил, чтобы Ховен много занимался делами, а видел его все время в движении, перебегающим из одной комнаты в другую, бранящимся на всех пронзительным голосом, который раздается попеременно во всех концах дома, и подписывающим в разное время дня бумаги, которые к нему отовсюду приносят. При мне секретарь его, в полной уверенности, что Ховен не вникает в дело, докладывал ему по одному из моих дел, показывая статью из Свода законов, никак не подходящую к делу, тогда как он знал, что Ховен желал мне сделать приятное.

Наш посредник Бехтеев человек вздорливый, но умный и имеющий связи во всех присутственных местах губернии, слишком уверен в предпринимаемых им делах и смеется над бескорыстной добронамеренностью Ховена, которому никогда не удастся обнаруживать его поступки.

Недавно проезжал через Задонск в Грузию начальник штаба Кавказского корпуса генерал-майор Коцебу, который остановился на короткое время в Задонске у конно-пионерного полковника Каульбарса, где он застал Бехтеева. Бехтеев, не зная, что Коцебу дружен с Ховеном, сказал ему, что губернатор управляем двумя чиновниками, при нем находящимися, и каким-то лекарем, что Коцебу и передал Ховену. Дня через два явился Бехтеев к Ховену. – Как, – сказал он ему, – вы сказывали Коцебу, что я руководим двумя чиновниками и лекарем?

Бехтеев стал отговариваться.

– Да Коцебу не солжет, – продолжал Ховен, – и потому уверен я совершенно, что вы это говорили. Хорошо! Вы бы должны, г[осподин] Бехтеев, мне о том прямо в глаза сказать, если бы вы что-либо подобного заметили, и тогда бы я вам за это был очень благодарен и стал бы наблюдать за собой, а за глазами говорить, таким образом, не годится.

Многие из тех, которые видели действия губернатора, не знавши благородных свойств души его, могли бы и поверить Бехтееву, хотя губернатор не доверяет ни одному из чиновников, его окружающих. Но Ховен так скор в своих решениях, что сим пользуются многие, и первый, принесший жалобу, хотя б он сам был виноват, получает немедленно изустное удовлетворение, что нередко бывает сопряжено с напрасной обидой обвиняемого, или несправедливым оправданием виновного.

Я также был у преосвященного Антония, коего просил о производстве дьячка села нашего в диаконы. Был я у него два раза по сему делу, которое он обещался исполнить по желанию моему. Антоний человек замечательный по своей хитрости. Он родом малороссиянин, что заметно из выговора его; он был некогда ректором Киевской духовной академии и, поступив на Воронежское епископство, умел приобресть себе покровительство государя, так что когда он, года два тому назад, просил по болезни увольнения от должности, то государь прислал ему Александровскую ленту с просьбой остаться на своем месте.

Антоний просил недавно к себе назначения викария в помощники. Ему прислали викарием человека весьма порядочного; но хитрый старик скоро заметил, что викарий сей слишком усилится, почему и ходатайствовал снова о перемене сего викария другим, по его назначению, в чем его также удовлетворили.

– Я просил, – сказал он мне, – государя о подкреплении меня назначением викария, потому что чувствовал себя уже слишком слабым в здоровье. Прошение мое было доложено государю графом Протасовым в самое то время, как Лифляндский епископ[97] был уволен от должности (это случилось впоследствии беспокойств, которые оказались в том краю, в коих его обвиняют), Рижского епископа немедленно назначили ко мне в викарии, и он поспешил приехать в Воронеж и вступил в должность.