Сочинения

(1) Больше всего желал бы я, отцы сенаторы, чтобы ничто не нарушало спокойствия в государстве или, по крайней мере, чтобы перед лицом опасности на его защиту встали самые решительные люди; я хотел бы, наконец, чтобы дурные дела обращались против тех, кто их замыслил. Но, наоборот, все сотрясается от мятежей, и учиняют их те, кто более всего должен был бы им противодействовать; наконец, постановления сквернейших и неразумнейших граждан вынуждены выполнять честные и здравомыслящие. (2) При всем нашем отвращении к войне нам приходится браться за оружие, потому что такова воля Лепида, — разве только кто-нибудь из вас намерен соблюдать мир и терпеть состояние войны. (3) О благие боги, до сих пор защищающие этот Город, хотя сами мы перестали о нем заботиться! Марк Эмилий, самый отъявленный из всех негодяев, — о нем нельзя даже сказать, более он гадок или труслив, — имеет войско, чтобы удушить свободу, и, ранее вызывавший презрение, теперь внушает страх. Вы же, склонные ворчать и медлить, внимая болтовне и ответам прорицателей, не защищаете мир, а всего лишь хотите его и не понимаете, что мягкость ваших постановлений умаляет ваше достоинство и ослабляет страх в его душе.

(4) И он прав, так как грабежи[660] принесли ему консулат, мятеж — провинцию с войском. Что же получил бы он за свои добрые дела, если вы столь щедро наградили его за преступления? (5) Но те, кто до самого конца настаивал на том, чтобы направить к нему послов, заключить с ним мир и восстановить согласие и прочее в том же роде, конечно, получили от него благодарность? Да ничуть: презрев их и сочтя недостойными выступать от имени государства, он смотрит на них как на добычу, так как восстановления мира они требуют от него, пребывая в страхе, из-за которого они и лишились мира, когда он был.

(6) Я, со своей стороны, видя с самого начала, что Этрурия охвачена заговором, что призывают пострадавших от проскрипций, раздачами расхищают государственные средства, счел необходимым поспешить и вместе с небольшим числом людей последовал советам Катула[661]. Но те, кто превозносил заслуги Эмилиева рода и утверждал, что величие римского народа возросло благодаря его склонности прощать и что Лепид даже тогда еще не сделал ни шага вперед, в то время как, будучи частным лицом[662], он взялся за оружие для уничтожения свободы, — эти люди свели на нет решения сената, ибо каждый искал средств или покровительства только для себя.

(7) Но ведь тогда Лепид был всего лишь разбойником вместе с войсковыми погонщиками и несколькими головорезами, ни один из которых не отдал бы жизни за дневной заработок; теперь он проконсул с империем, не купленным им, но предоставленным ему вами, с легатами, до сего времени подчиненными ему по закону, и к нему стали стекаться развратнейшие люди из всех сословий, доведенные до крайности нуждой и страстями, подгоняемые сознанием своих преступлений, люди, для которых спокойствие — в мятежах, а в состоянии мира — беспорядки. Они сеют волнения за волнениями, войну за войной, некогда приспешники Сатурнина[663], затем Сульпиция[664], потом Мария и Дамасиппа[665], теперь Лепида. (8) Кроме того, Этрурия и все люди, уцелевшие после войны, воспряли духом; обе Испании охвачены войной, Митридат угрожает нашим данникам, пока еще поддерживающим нас[666] и ждет удобного момента, чтобы начать войну. Словом, все готово для уничтожения нашей державы — нет только подходящего руководителя.

(9) Вот на это — прошу и заклинаю вас, отцы сенаторы! — обратите внимание и не допускайте, чтобы необузданность преступлений, подобно бешенству, заразила людей, еще не затронутых ими. Ибо, когда дурным людям достаются награды, безвозмездно быть честным нелегко. (10) Или вы ждете, чтобы Лепид, снова приведя войско[667], захватил Город, угрожая ему огнем и мечом? В том положении, в каком он находится, он к этому намного ближе, чем к переходу от мира и согласия к гражданской войне, которую он начал наперекор всем божеским и человеческим началам — не для того, чтобы отмстить за несправедливости по отношению к себе и другим, от чьего имени он будто бы выступает, но ради уничтожения законов и свободы. (11) Ведь его толкают и терзают честолюбие и страх перед возмездием; нерешительный, мятущийся, пытаясь сделать то одно, то другое, он боится спокойствия, ненавидит войну, понимает, что ему придется отказаться от роскоши и распущенности, а тем временем злоупотребляет вашим равнодушием. (12) Сам я не знаю, как мне это назвать: страхом ли, или трусостью, или безумием? Ведь каждый из вас, мне кажется, хотел бы избегнуть столь больших зол, подобных удару молнии, но предотвратить их даже не пытается.