— Алё. Ян Петерс говорит. Иван Петрович по-вашему. Министр юстиции. Ага, внутренних дел по-вашему. Чего? Бехер — иностранных, и он в Японии. А?.. Да не разоряйся ты, сказано: обедает... Кончай, говорю, лаяться. Охолони. Ну да, с ним, со мной и с министром культуры. Ага, тамбовская она. Что? Да, лучшие ноги в Восточной Европе. (Смотрит в сторону Цецилии, подмигивает.) Чего? Ха-ха-ха. Никогда, говоришь, их вместе не видел? Хахаха... Орел! Да ладно там — срочно. Срочно, срочно. А где Сам-то? А, на пресс-конференции. Чего ж сразу-то не сказал. А, ну понятно. Ладно, щас попробую. (Кладет трубку, возвращается к столу.) Это Чучмекишвили, Базиль Модестович, министр иностранных дел ихний. Вас просит. Вообще-то, по протоколу, не имеет права. Вас к телефону только Сам звать может. Министр только министру звонит, да и то — соответствующему. Но, видать, там что-то экстренное. К тому же, Бехер в Японии. Может, подойдете.
— Езус Мария, не дадут человеку поесть нормально. Ладно, скажи: сейчас подойду. Вот только арбуза себе отрежу.
П. идет к телефону, берет трубку.
— Алё? Щас подойдет, хотя вообще не по протоколу. Да, даже нам. Хотя, по-моему, ты тоже раньше внутренних дел был, в Тифлисе-то. Ага, вишь, я помню. При тебе же педерастирование тех, которые не колются, и ввели. Ну да, мужики у вас на Кавказе гордые. Не, я — рязанский. Что? Нет, бронетанковую кончал, в Харькове. Не, я на местной женат. Чего? Тянет, конечно, да как тут выберешься, даже в отпуск не получается. По-ихнему-то? — ничего, гуторю. Ага... Идет он, идет. А где Сам-то? На пресс-конференции? А, ну понятно. Ну вот он, идет. Ага, ну бывай. Вот он, даю.
П. передает трубку Б. М. и возвращается к столу. Б. М. вытирает салфеткой губы.
— Я вас слушаю. Да, это я. Добрый день. Да-да, спасибо. Ничего-ничего, мы уже кончили. Ну что вы! Да, так я вас слушаю. (Пауза.) Майн Готт! Когда? (Пауза.) А посол знает? Нет, не наш, а ваш. Да нет, чтоб он танки не вызвал. Ну да, по старой памяти. Не может быть! Не может быть. И суверенитет тоже. Не может быть! Нет-нет, отчего же? Да-да, записываю. Записываю-записываю. Да не волнуйтесь: я — старый подпольщик. А! Как вы сказали? А, окей. Окей, окей, окей. Все будет окей. Ага, вечером Самому позвоню. Около десяти, окей. А не поздновато? А, из китайской жизни. Нет, если «Мадам Баттерфляй», то раньше, чем «Турандот». Да, в худшем случае прямо в ложу. Номер-то? Номер есть. Главное — посла известите: горячий он. Ну-ну, спасибо. Все будет окей. Ага. Всего доброго. Окей, окей. (Вешает трубку.) Окей. Густав Адольфович, отрежь мне арбуза, а? (Пауза.) Значит, так. Господа. (При этом слове все вздрагивают.) Господа министры. Я должен сообщить вам (Петрович и Цецилия понимающе улыбаются) приятное известие. У нас учреждена демократия!
Всеобщее остолбенение.
— То есть?
— Что вы имеете в виду?
— Как учреждена?
— Какая демократия? Социалистическая? Народная?
— Может быть, буржуазная?
— Нового типа?
— Все заграничное.
— Когда мы научимся употреблять существительные без прилагательных?
— Это смотря какое существительное.
— И смотря какое прилагательное.
— Да ладно вам. Будет умничать. Что случилось-то, Базиль Модестович?
— Да ничего, Петрович. Грузин этот, который у них министр иностранный, говорит, что полчаса назад Сам на пресс-конференции заявил, что у нас демократия вводится. (Кричит.) Матильда! (Входит Матильда.) Матильда, никаких телефонных звонков. Впредь до особого распоряжения.
— А если из Москвы?
— Из Москвы? Ладно — только если Сам. Поняла?
— Да, товарищ Генсек.
— И еще — если главнокомандующий. Ясно?
— Ясно, товарищ Генсек.
— И не называй меня больше Генсеком. Поняла? Президентом можно.
— Да, товарищ Президент.
— И лучше без товарища. Диковато звучит. Вроде как товарищ прокурора! Давай лучше господином. Понятно?
— Понятно, господин Генсек. То есть товарищ Президент. То есть товарищ Генсек. То есть господин Президент.
— Вот так-то.
Матильда выходит, расстегивая на ходу блузку.
— Что же это теперь будет, Базиль Модестович?
— Да не бойтесь вы, Цецилия Марковна. Обойдется.
— Да, обойдется. Вот вы уже господин Президент, а мы кто?
— Кто был ничем, тот станет всем.
— Не спешим ли мы, Базиль Модестович?
— Да нет, как раз наоборот, Петрович. Через полчаса тут пресса будет. Подготовиться надо. Оно, конечно, мало ли что там Сам брякнет, но куда они, туда и мы. Все-таки общая граница, не говоря — идеалы.
— Не говоря — культура. С ее министра и начиная.
— Да как вы, Густав Адольфович, смеете!
— Так что ты тоже, Петрович, господин министр теперь. Про Густава и говорить не приходится. Ну и Цецилия.
— Я — госпожа министр?
— Отчего же нет, Цецилия?
— Да звучит как-то — того... Ни то, ни се. В юбке я все-таки.
— Это мы заметили.
— Привыкнешь, Цецилия... Было у тебя с ним?
— О чем это вы, Базиль Модестович?
— С грузином этим, с Чучмекишвили?
— Да что вы, Базиль Модестович! Да как вы могли подумать.
— Краснеешь, Цецилия. А еще мхатовка бывшая. А еще молочные ванны ежедневные... И чего ты в нем нашла? Ну, понимаю, политбюрошные ихние. Это, так сказать, наш интернациональный долг. Но этот...