Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников

Опять пошёл дождь. Мы едем в город. Красивая улица обсажена плакучими ивами. До земли опустились и полощутся на ветру тонкие ветви. Улица выходит на площадь. В центре огромного цветника стоит бронзовый моряк-десантник. Это памятник советским морякам-освободителям. Он поставлен в 1945 году. Автор памятника – советский скульптор, фамилию которого в Чхончжине не помнят. Во время войны американцы взорвали памятник. А когда война кончилась, молодой корейский художник воспроизвёл скульптуру по памяти.

– Нам всем очень хотелось, чтобы она была точно такая же! – говорит Ден Мун Хян. – Но, конечно, получилось не совсем то, что было…

Я не знаю, что было. И я не разбираюсь в тонкостях ваяния. И, может, он грубоват и неуклюж, этот бронзовый русский парень, вынесший столько сражений. Но получилось то, что очень дорого: он стоит, прижимая к груди автомат, парусом гудит за спиной бронзовая плащ-палатка, бескозырка сдвинута на бровь, а из-под широких русских бровей смотрят куда-то далеко-далеко чуть раскосые корейские глаза. Наверно, он смотрит туда – на море. Потому что море для моряка – это, прежде всего, дорога к родной земле.

…Они могли обстрелять город с моря: у них было бы тогда меньше жертв. Но они не стали стрелять в корейских ребятишек. Они просто сами погибли за этот маленький далёкий город, прижатый утёсами к морскому безбрежью…

Усталые волны выносят на берег хлопья мокрых опилок и жёлтые, кудрявые, как морская пена, свежие сосновые стружки. Чхончжин строится! Выбежали на берег девчонки. Выхватили из отхлынувшей волны по золотистому сосновому завитку и, смеясь, нацепили их, как браслеты, на тоненькие смуглые запястья. Чхончжин строится, и его дети счастливы. Он не зря погиб, мой земляк, советский матрос.

Мигает маяк. Ползёт на город морской туман. Идёт дождь. Так хочет море!..

– Приезжайте к нам через десять лет, – говорит мне Ден Мун Хян. – Тогда вы увидите, каким прекрасным станет наш город!

– Ах, как мне хочется приехать к вам через десять лет! Но ваш город станет прекрасным гораздо раньше. Я это знаю: я же из Сталинграда.

Я говорю всё это и тороплюсь достать из кармана платок. Потому что морской туман всё-таки застилает мне глаза.

Хорошо, что идёт дождь.

Сырой туман ползёт неторопливо,
вливаясь в пароходные дымки…
На берегу корейского залива
на вечный якорь стали моряки.

По-прежнему навеки море близко.

Волна, как слёзы, вечно солона.
На светло-сером камне обелиска
строка к строке —
                     героев имена:

Мария Ляма…

Сидоров…
Осташко…
И если только издали взглянуть,
то кажется —
                  матросская тельняшка
натянута на каменную грудь.

И дата боя – памятная дата.

Запомню всё. Не плачу. И стою,
и понимаю, почему так свято
в Корее любят Родину мою.

Корейский характер

Был он простым шофёром в Вонсане и возил нас на своём стареньком «газике» смотреть красоту Кореи – Алмазные горы. Видимо, возил он туда не только нас, потому что, не успели мы отъехать от города, – он начал рассказывать…

– Эти горы известны всему миру. Весной они покрываются зелёным шёлковым ковром. Азалии, цветы сливы, сирень наполняют воздух ароматом. И тогда горы называют Кымган – алмазными! Летом здесь серебрятся струи водопадов. А среди ветвей сосен и кедров носится много певчих птиц, наполняя гомоном лесную чащу. И тогда горы называют Бонря – живительный фимиам. Осенью клёны, дубы, камелии расцвечивают горы богатым нарядом. Тогда их называют Пхунак – кленовые горы. А зимой на фоне скал вырисовываются голые, белые от инея, ветки деревьев, поэтому горы называют Кагор – скелетом… – Ким! Вы поэт, вы так красиво говорите!

– Это не я говорю, это пхеньянский «Интурист» говорит! – ответил Ким и вытащил из-под сиденья тоненькую книжечку – путеводитель, в котором я, слово в слово, прочитала всё, что только что услышала.

Все мы смеялись, и громче всех – он.

…Когда я сказала Киму, что хочу написать о нём, он ответил:

– Пожалуйста. Только я плохо говорил, поэтому, прошу, не называйте моего имени.

Я обещала. И долго ломала голову, как же мне назвать его в своей книге? А потом подумала и оставила так, как есть: ведь в Корее столько Кимов, сколько Агашиных в моей ярославской деревне! Пойди догадайся, о котором из них идёт речь…

Мы приехали в Кымгансан под вечер. На чёрные камни надвигался с моря белый туман и нёс белые сумерки. Было светло, и я села на крыльцо гостиничного домика записать, что вижу. Подошёл Ким.

– Вы пишете про Корею?

– Да. Про Корею.

– А как вы про неё пишете?

Я подумала.

– Да вот – как всё вижу, так и пишу.

Ким тоже подумал. И сказал: