Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников

А у нас дела плохо идут: детали все готовы, а собрать станок невозможно – плохие детали, неточные. Всё снова делать стали. Собрали всё-таки станок. И пускать его страшно: думаю, нажму кнопку – и всё развалится! Попросил одного рабочего: нажми ты, включи! Он включил, станок работает. Поставили резец, стали ждать первую стружку. Она и сейчас хранится у меня дома. А станок этот потом долго стоял в приёмной товарища Ким Ир Сена… Это было в январе 1955 года. А сейчас у нас заканчивают окраску тысячного станка».

Мы переходим из цеха в цех. Все они огромны. Высокие своды. Живой заводской шум. Молча работают люди. Сверкают готовые детали. Ослепительно горят электрические лампы. Забываешь, что ты под землёй.

Главный инженер, показывая завод, рассказывает по пути несколько историй.

«Тут есть ваш земляк. Смотрите: советский станок. Обычный продольно-строгальный станок Минского станкостроительного завода им. Ворошилова. Мы его получили в годы войны. Дорогу от станции до завода бомбили и с самолётов обстреливали. Машине не пройти. И рабочие тащили этот станок на верёвках. А он весит 25 тонн. Семь километров – двадцать дней. Быстрее нельзя было – дорога трудная, горы, реки. Да и бомбили почти без перерыва. Налетит самолёт, люди – в ущелье, а станок на дороге стоит. Видите, как ему досталось, и впадины, и царапины, и осколками много раз пробит.

А рабочий, который за ним стоит, говорит, что, когда он смотрит на эти отверстия от осколков, ему легче работается.

Я недавно был в Праге. Там на станкостроительных заводах техника великолепная. И там тоже есть советские станки. А из Праги – самолётом в Москву и сразу на «Красный пролетарий». Видел я, как там рабочие трудятся. Какие нормы высокие, а они – перевыполняют. Стоит парень у станка, видно, устал, а сам улыбается. Посмотрел я на того москвича и вспомнил минский станок, который вам сейчас показывал. Что за люди в Советском Союзе! Страна огромная, станков самим сколько надо, а они ещё и помогают – и Китаю, и Корее, да и Чехословакии тоже. Когда у нас говорят, что советские люди – наши братья, хочу, чтобы вы знали, что это – очень дорогие слова.

Недавно прочитали мы в «Правде» статью министра машиностроения СССР. Он очень ругал руководство Ташкентского текстильного комбината за то, что они не могут наладить производство шлаковаты. Условия, мол, у них отличные, а шлаковаты нет. Мы тогда этой статье обрадовались. Конечно, чего радоваться, когда людям от министра попало! Но нам очень была нужна шлаковата, а производства её у нас не было. Послали мы тогда письмо в Ташкент: помогите, пришлите чертежи установок шлаковатного производства. И ведь прислали! Отличные чертежи, в двух экземплярах. И письмо хорошее – «С братским приветом! Директор текстильного комбината».

В прошлом году был я в отпуске в Свердловске, с женой ездил – там у нас дочка живёт, у родителей жены. Ну, делать мне там нечего было. Пошёл к директору Уралмаша, говорю:

– Можно я к вам пока на завод похожу, поучусь?

Директор сказал:

– Вы – свои люди, вам всё можно. Идите в любой цех. Смотрите, что хотите.

Так я и ходил каждый день, как на работу. Конечно, познакомился со всеми, узнал много. Вижу, многого у нас не хватает: и инструментов нет таких, как на Уралмаше, и чертежей. Конечно, и у нас будет, но время дорого! Начальники цехов говорят:

– А мы тебе подарим!

Пошёл я к директору. Рассказал ему всё, прошу:

– Дайте сейчас! Всё равно – официально попросим, пришлёте. Но ведь полтора года пройдёт.

Позвонил директор начальникам цехов:

– Подарим?

– Подарим!

Это очень дорогого стоит.

Вы понимаете, что я не о деньгах говорю?..»

Мы уезжали из Хичена на следующую ночь. Весь посёлок спал, только светились окна в обоих этажах вечернего техникума: в Хичене много студентов. На соседнем поле надрывались лягушки, но всё равно казалось, что вокруг тишина: так темна была эта летняя ночь. Скрылось за поворотом здание техникума – и сразу густая чернота вокруг: ни домов, ни дороги, ни речки, ни сопок – только мягкий чёрный воздух навстречу. Только мерцают зелёные искры – и близко, и поодаль, и совсем далеко. Это дальние звёзды и светлячки перепутали в темноте свои места: звёзды присели прямо на дорогу, а огни светлячков зажглись на вершинах сопок.

Машина летит, не замедляя хода на самых крутых поворотах. Свистит в ушах чёрный ночной ветер. На станции мы прощаемся с шофёром Хиченского завода. И только в вагоне чувствуем, что ночь была холодной. Заспанная девчушка-проводница улыбается, заботливо приносит нам по второму одеялу. Очень тепло и тихо. Так тихо, что я слышу сквозь стенку купе: в коридоре вагона кто-то шёпотом отчитывает нашу проводницу, а она, тоже шёпотом, пытается оправдываться и, кажется, начинает всхлипывать.

Я спрашиваю у Мён Зы:

– Кто это?

– Начальник, наверное.

– Что он говорит?

Мён За уже спит, она прислушивается и сонным голосом переводит:

– Он говорит: «Как тебе не стыдно, тут советские товарищи едут, а у тебя пыль в окна дует».