О предивный Боже, именуемый и не в единственном, и не во множественном числе, по единотроичный и триединый превыше всякой множественности и единственности! Вижу, что у стены Твоего рая, внутри которой Ты, множественность совпадает с единственностью, а Твое жительство далеко за этой стеной. Научи меня, Господи, как мне представить возможным то, что я вижу необходимым? Поистине мне постоянно бросается в глаза только невозможность того, чтобы троица, без которой я не могу представить Тебя совершенной и сущностной любовью, была множественностью без числа. Это как если бы кто-то сказал одно, одно, одно:
он говорит трижды одно; не говорит три, по одно, и это одно — трижды, а сказать одно трижды без трех он не может, хоть и не говорит три[97]. Говоря одно трижды, он развертывает (replicat) одно и то же, а не исчисляет: исчислять — значит переходить от одного к другому, а трижды развернуть одно и то же — значит создать множественность без числа. Точно так же множественность, которую я вижу в тебе, Боге моем, есть инаковость без иного — инаковость, тождественная тождеству. Если я вижу, что любящий [в Божественной Троице] отличается от желанного и их связь отличается и от того, и от другого, то отличие любящего от желанного при этом не таково, что любящий — это одно, а желанный — другое: нет, я вижу, что различение любящего, желанного [и связи] остается внутри стен совпадения единства и инаковости, а такое различение, остающееся внутри стен совпадения, где различение совпадает с неразличенностью, опережает всякую инаковость и всякое разнообразие, какие можно представить. Поистине стена замыкает собой потенцию всякого ума; правда, его око всматривается в лежащий за ее пределами рай, но не может ни высказать, ни понять то, что видит: любовь есть его тайное и сокровенное богатство, которое, даже когда найдено, остается сокрытым, потому что лежит за стеной совпадения тайного и явного.