Сочинения в 3 томах. Том 2: Земля Санникова. Рудник "Убогий". Тепловая шахта

Снова пришлось идти назад через мокрое и давленное место к подъемам, чтобы проникнуть в ту часть старых работ, где остались еще целики — участки жилы, почему-то не выработанные. Эксперты хотели опробовать их. Все шли быстрее, освоившись уже с хождением под изломанной крепью и под дождиком.

Дойдя до подъемов, поднялись еще на несколько метров вверх и пошли в сторону, противоположную сбросу.

Здесь было совершенно сухо и сравнительно тепло; холодный воздух из штольни не проникал так далеко вверх благодаря тому, что в этой части старых работ остался только один ход по узким подъемам, другие были завалены, и сообщения с поверхностью не было. Воздух настаивался и согревался, здесь также почти не давило, и потому многие выработки не были заложены, а стояли свободными.

Быстро прошли по верхнему штреку и достигли места, где жила раздувалась внезапно до нескольких метров толщины и поэтому была вынута несколькими параллельными выработками; бревенчатые коридоры крепей шли не только друг над другом, как в узких местах жилы, но и друг возле друга в три, четыре и даже в пять радов. Промежутки между этими соседними коридорами, находившимися на одном уровне, были закреплены не сплошными стойками, а подхватами, так что в общем получалась большая, но узкая зала, потолок которой поддерживался отдельными столбами. Несколько таких зал находилось друг за другом, в обе стороны по жиле они суживались и переходили постепенно в узкий штрек.

В этих залах было царство сухой плесени; на столбах, подхватах, огнивах, на каждом куске дерева виднелись снежно-белые наросты; они представляли то отдельные плоские подушечки, приросшие к дереву, то сливались по две и по три в группы, то образовывали длинные волнистые полосы. С подхватов и огнив белые наросты свешивались гирляндами и фестонами различной величины и формы. На ощупь эти наросты были нежны и пушисты, как заячий мех, и палец свободно уходил в их рыхлую массу вплоть до основания плесневой колонки — дерева крепи, покрытого только тонким, скользким слоем, на котором держались белые нити.

Казалось, что по зале только что пронеслась метель и забросала все пушистым белым снегом, насевшим прихотливыми пятнами.

— Но какая же это прелесть! — воскликнула Марина Львовна. — Разве не хорошо, что я напросилась к вам в спутницы, и разве не прав Василий Михайлович, восторгающийся чудесами подземного мира?

Все разглядывали белые наросты и трогали их, пока штейгер не напомнил:

— Господа, если угодно пробовать целик, то пойдемте дальше; но предупреждаю, что придется ползти через зал. Прошлой осенью штрек почти перегородило обвалом. Вам, Марина Львовна, ходить туда не стоит, мы вернемся сюда же. Поэтому подождите нас здесь.

— Остаться здесь одной?

— Я останусь с вами, — сказал Борк. — Мне также там делать нечего, Иван Петрович сам возьмет пробы.

— Ну, и отлично! — заявил Грошев. — Идемте, Василий Михайлович.

— Через четверть часа вернетесь, я полагаю? — спросил Борк.

— Нет, — ответил Грошев. — Раньше получаса не ждите, я хочу взять две или три пробы.

Борк и Марина Львовна прошлись потихоньку по залу и остановились, охваченные жутью окружающего. Во все стороны одна за другой тянулись колонны, покрытые пушистыми белыми наростами, исчезая постепенно во мраке; фестоны и гирлянды из плесени чуть-чуть колебались благодаря тому, что неподвижность воздуха была нарушена ходьбой и дыханием людей и огнями свечей.

— Как здесь жутко! — сказала, наконец, молодая женщина, понизив голос до шепота. — Если бы я осталась здесь одна, я не знаю, что бы сделалось со мной. Эта страшная тишина, эти странные грибы. Я боюсь даже говорить громко! Тссс... что это?

Тишина была нарушена. Где-то, не то бесконечно далеко, не то совсем близко, рядом, за стенкой штрека, слышались частые и резкие, но слабые звуки, похожие на тиканье каких-то особенных часов. Потом все замолкло.

— Что это было? — прерывающимся голосом спросила Марина Львовна.

Борк молчал. Тиканье опять началось.

— Но говорите же, мне страшно, Яков Григорьевич! Где эти странные часы, у вас в кармане, что ли?

— Какая вы пугливая, Марина Львовна! А еще хотите гулять под землей, — насмешливо сказал Борк, наслаждаясь испуганным лицом молодой женщины, ее расширенными от страха большими серыми глазами, в которых отражалось колеблющееся пламя свечей.

Спокойствие англичанина подействовало на молодую женщину, и она взяла своего спутника под руку.

— Но все-таки скажите мне, что это за звуки? Не задавленные ли рудокопы стучат так в своих каменных могилах? Может быть, с нашими спутниками что-нибудь случилось, и они стуком зовут на помощь?

— Ничего подобного! Это просто внизу в руднике, глубоко под нами, работает перфоратор, и его стук передается по каменным массам к нам.

— Перфоратор? Ах, понимаю, это та стучалка, которая сверлит дырки в скале и так оглушила нас в прошлый раз.

— Да, она самая.

— Уф!.. А я серьезно испугалась, и сердце бьется у меня до сих пор в такт этой стучалке. И мне стало даже жарко.

— В этом зале действительно достаточно тепло. Мы можем снять наши брезентовые куртки.