— Не в бровь, а в глаз, — радостно прокомментировала она. — Должна сказать тебе, Тай, не ожидала, что ты способен подложить такую бомбу!
— А почему бы и нет? — весело спросила Элизабет с плохо замаскированным беспокойством. Ей ужасно не хотелось, чтобы меня принимали за слабохарактерного человека только потому, что я отдаю ей все свободное от работы время. Она никогда никому не рассказывала, как много я делаю для нее, постоянно притворяясь, будто миссис Вудворд полностью взяла все заботы в свои руки. По-видимому, ей казалось, что это может показаться кому-то недостойным мужчины, на людях я должен выглядеть лихим, никогда не притрагивающимся к грязной посуде парнем. И так как я всегда хотел угодить ей, то исправно играл эту роль, пока мы с ней не оставались наедине.
— Да нет, он в порядке, — запротестовала Сью и внимательно посмотрела на меня. — Все нормально.
— И вообще, что ты хотела этим сказать? — Элизабет по-прежнему улыбалась, ожидая ответа.
— О… Да только то, что наш Тай такой тихий, спокойный, а этому, — показала она на газету, — палец в рот не клади. — Склонив голову набок, она оценивающе смотрела на меня, потом повернулась к Элизабет и, движимая лучшими намерениями, сказала:
— Этот такой мягкий, а тот твердый, как камень.
— И ничуть не мягкий, — уловив в смехе Элизабет оттенок огорчения, возразил я. — Когда тебя здесь нет, я швыряю ее по комнате, а каждую пятницу ставлю фонарь под глазом.
Элизабет успокоилась, ей понравился мой ответ.
— Оставайся, выпей с нами, — предложил я Сью, — раз уж я бегал за виски.
Но Сью отправилась домой допекать свой йоркширский пудинг, а я, не желая обсуждать произошедший разговор, отправился на кухню готовить омлет. Элизабет очень любила омлеты и с помощью нового электроблока успешно расправлялась с ними сама. Я немного помог ей, когда запястье устало. Потом сварил кофе и закрепил кружку в держалке.
— А ты и вправду знаешь, где спрятана лошадь? — спросила она.
— Тиддли Пом? Да, конечно.
— Где же?
— Страшная тайна, покрытая мраком. Никому не могу сказать, даже тебе.
— Ну, скажи, Тай, миленький, пожалуйста! настаивала она. — Ты же знаешь, я не проболтаюсь.
— Ладно, скажу в следующее воскресенье.
Она сморщила нос.
— Спасибо и на этом. — Насос поднимал и опускал ее грудь, нагоняя воздух в легкие. — Надеюсь, никто не попытается… заставить тебя… проговориться? Рассказать, где находится лошадь? — снова тревога, снова беспокойство. Она не могла быть иной. Она постоянно ходила по краю пропасти в ожидании чего-то, что может окончательно погубить ее.
— Конечно, нет, дорогая. Как им это удастся?
— Не знаю, — сказала она, но глаза ее были полны страха.
— Не волнуйся, — с улыбкой произнес я, — если мне станут угрожать чем-нибудь действительно ужасным, я быстренько скажу, где эта лошадь. Ни один самый лучший на свете скакун того не стоит. Вспомни Дембли. Вот среда, питающая зародыш страха. Никто не станет жертвовать собой или благополучием близких ради участия лошади в скачках.
Элизабет уловила в моем тоне искренность и успокоилась. Мы включили телевизор и стали смотреть какой-то чудовищно старый фильм, нагнавший на меня смертельную тоску. Три часа. Я был уже на пути домой, если бы поехал в Вирджиния Уотерс. И потом, та пятница… Редкий, неожиданный подарок. Одно плохо, аппетит, как сказал кто-то, приходит во время еды. Следующее воскресенье казалось невероятно далеким, словно я смотрел на него в телескоп с другого конца.
Выпивка, ужин, уход за Элизабет, постель. Никто не зашел, никто не звонил. Пару раз, когда я полулежал в кресле, мне пришло в голову, что вызов, брошенный жуликам в статье, должно быть, расшевелил где-то огромное осиное гнездо.
Гудите, гудите, хлопотливые маленькие осы. Летайте вокруг «Блейз». Только не жальте меня.
Понедельник я провел в хлопотах по дому. Мыл фургон, писал письма, ходил покупать себе носки, не приближаясь к поездам, идущим в Лестер.
Два раза звонил Дерри и сообщил: (а) Тиддли Пом процветает и (б) ребятишки Ронси прислали ему пачку мятной жвачки.
— Ты здорово поработал, — сказал я.
— Да вообще-то они неплохие ребята…
— Представляю, с каким удовольствием ты поедешь их забирать!
Он прищелкнул языком и повесил трубку.
Во вторник утром я пошел на работу. Был один из тех темноватых ноябрьских деньков, когда воздух насыщен влагой с кисловатым привкусом надвигающегося тумана. В одиннадцать утра еще ярко горели фонари. По Флит-стрит спешили люди, злобно присматриваясь друг к другу, словно вычисляя, кто сегодня сломает себе шею где-нибудь на повороте или лестничной ступеньке, а один человек покупал специальные спички для слепых.
Настроение у Люка-Джона и Дерри было под стать погоде.
— Что случилось? — скромно спросил я.
— Ничего не случилось, — ответил Дерри.
— Так в чем же дело?
— Где реакция? — сердито проворчал Люк-Джон. — Ни письма. Ни звонка. Впрочем, может мальчики Бостона звонили тебе и угрожали?
— Нет, не звонили.
Спортивный отдел погрузился во мрак.