Сочинения в четырех томах. Том 3

Преодолев языковой барьер, Дермот неожиданно обнаружил недюжинное остроумие и снисходительно-философское отношение к проблемам бытия. Хотя по объективным показателям его спортивные достижения были более чем скромными, он считал их выдающимися. Его доходы, еще более мизерные, чем у мусорщика, казались ему царской роскошью по сравнению с условиями жизни в детстве. Отец его вырастил четырнадцать детей, торгуя картофелем, который собирал с двух с половиной акров истощенной земли. Дермот, не будучи ни самым сильным старшим сыном, ни самым избалованным младшим, тяжким трудом зарабатывал свою долю и то не всегда получал ее. В девятнадцать лет он окончательно изнемог с голодухи и переправился через море в Ньюмаркет, где ирландский акцент, полное незнание жизни и более чем хрупкое телосложение обеспечили ему место в скаковой индустрии, всегда ощущавшей нехватку дешевой рабочей силы.

Он работал все в той же конюшне, в которой начинал свою спортивную биографию. Хозяин держал его на вторых ролях. В скольких скачках он принимал участие? Он широко ухмыльнулся, обнажив зияющие дыры вместо зубов. До тридцати в удачный сезон. Правда, два года назад всего четыре раза. Сломал ногу. А все из-за этого безмозглого дьявола, этой колченогой твари…

Дермоту Финнегану было двадцать пять, а выглядел он на тридцать. Сломанный нос, обветренное лицо и ярко-синие живые глаза. Его мечта, сказал он, прорваться к участию в «Эйнтри»[7], где ежегодно проводят скачки на приз «Гранд Нэшнл». А так он всем доволен и вовсе не стремится стать жокеем первого класса, слишком уж большая ответственность. «Когда на заштатных соревнованиях ты все время скачешь на какой-нибудь старой драной щетке, никто ничего хорошего от тебя не ждет. Зато какая радость и удивление, если вдруг вырвешься вперед!»

На его счету пятнадцать побед, и каждую он помнил до мельчайших подробностей.

Нет, он не ждет выдающихся результатов на Золотом кубке. Честно сказать, он и записан-то только потому, что от его конюшни выдвинуто три участника.

— Я буду на иноходце, сразу увидите. Может, еще и продержимся первые минуты, а потом мой перестарок выдохнется и ускользнет черным ходом, как внезапно застигнутый взломщик. И это будет чудо из чудес, если вообще не придется поднимать его с земли!

Позднее я видел, как он выехал на какой-то десятилетней кляче, перспективной разве что для изготовления собачьих консервов. Лошадь и всадник, мелькая конечностями, рухнули во второй открытый ров. Когда после второго заезда я пошел узнать о состоянии их здоровья, то встретил Дермота, выходящего из дверей медпункта. На руке его была повязка, на лице — обычная ухмылка.

— Царапина что ни на есть пустяковая, — радостно успокоил он меня. — К Золотому кубку все будет в норме, увидите!

В ходе дальнейшего расследования всплыла незначительная подробность — ноготь висел буквально на ниточке. Этот «черный дьявол» отдавил ему копытом пальцы.

Последние полчаса, завершая обход для «Тэлли», я провел в здании конторы, наблюдая за работой администратора. Хитбери Парк, где через две недели должны были состояться скачки на Золотой кубок, считался самым организованным местом для проведения таких соревнований. Это объяснялось тем, что у руля правления ипподрома стоял бывший военный, в данном случае летчик, явление довольно необычное, так как спортивное руководство традиционно тяготело к приглашению на административные роли пехотинцев и моряков.

Подполковник авиации Вилли Ондрой, уравновешенный, деятельный, невысокий мужчина лет сорока — сорока двух, заработал инвалидность в результате черепной травмы при аварии бомбардировщика «Вулкан». До сих пор, по его словам, он страдал приступами временной слепоты, причем чаще всего в наиболее неподходящие, неудобные и даже неприличные моменты.

До конца скачек ему не удалось выкроить ни минуты для беседы со мной, и даже потом нас беспрестанно отвлекали люди, звонившие в правление по самым разным вопросам. Именно Вилли Ондрою принадлежала идея проведения скачек на Золотой кубок, и он гордился этим. В них участвовали самые знаменитые скакуны. Это привлечет отборную публику. Цены на входные билеты возрастут. Вилли Ондрой, несомненно, был энтузиастом своего дела, однако вполне умеренным и легко переносимым. Его голосу, как и выражению янтарных глаз, была присуща особая мягкость, и лишь манера несколько иронично улыбаться, сощурившись, выдавала стальной характер. Ему не нужно было самоутверждаться и отстаивать свой авторитет напором и силой. Я понял это, вытянув из него кое-какие детали его биографии. Он начал летать на бомбардировщиках, когда ему исполнилось двадцать шесть. Он провел на них восемь лет. из которых в течение пятнадцати секунд думал, что разобьется насмерть, три недели лежал в клинике в коматозном состоянии, а потом двадцать месяцев искал себе работу. Сейчас живет с женой и двадцатилетними близнецами в собственном доме неподалеку от ипподрома и ни о каких переменах не мечтает.