Последний поезд уже отходил от платформы, но я все-таки успел и по дороге в Лондон начал придумывать статью о Дермоте Финнегане и Вилли Он д рое.
Совершенно счастливая миссис Вудворд удалилась без пятнадцати семь, и я обнаружил, что раз в кои-то веки она оставила в духовке бифштексы. Элизабет была в хорошем настроении. Я приготовил нам по коктейлю, расслабленно развалился в кресле и, с трудом выждав минут десять, небрежным тоном спросил, не звонила ли ее мать.
— Нет, не звонила.
— Так ты не знаешь, приедет она или нет?
— Думаю, предупредит, если не приедет.
— Да, конечно, — ответил я. Черт бы ее побрал, неужели так трудно сообщить хоть что-нибудь определенное?
Стараясь не думать об этом, я корпел над статьей для «Тэлли», потом приготовил ужин, снова занялся «Тэлли», прервался, чтобы подготовить все к ночи и просидел за машинкой, пока не поставил точку. Было половина третьего. Жаль, потянувшись, подумал я, что писал так медленно и так много вычеркивал. Убрал окончательный вариант в стол, назавтра осталось только перепечатать его набело. А времени будет предостаточно, даже если часть дня придется провести на пути к райским наслаждениям, в дороге к Гейл. Я презирал себя и заснул в шестом часу утра.
Мать Элизабет приехала. Ни малейшего признака простуды!
Все утро я пытался примириться с мыслью, что она не появится у нас в свое обычное время — десять пятнадцать. Я обращал к Элизабет спокойное, будничное лицо, беспрестанно ловя себя на том, что с трудом подавляю раздражение, оказывая ей различные услуги, которые всегда выполнял автоматически.
В десять семнадцать прозвенел входной звонок, и вот она пожаловала, ухоженная, интересная женщина за пятьдесят, с укладкой из коротких волос, напоминающей панцирь черепахи, и крепкой деревенской фигурой. Я явно переборщил по части восторженных приветствий, но, заметив ее удивление, умерил пыл, и она сразу успокоилась.
Объявив ей и Элизабет, что уезжаю проинтервьюировать еще несколько человек, я уже в половине одиннадцатого бодро шагал по улице, чувствуя себя так, будто во мне разрядился предохранительный клапан. И солнце сияло на небе! После бессонной ночи совесть моя дремала.
Гейл встречала меня на станции, стоя у машины.
— Поезд опоздал, — спокойно произнесла она, когда я уселся рядом. Ни страстных объятий, ни поцелуев. Как и следовало ожидать.
— По воскресеньям ремонтируют пути. Мы долго простояли у Стейнз.
Она кивнула, включила зажигание.
Мы молча проехали три четверти мили, отделявшие нас от дома. Там она прошла в гостиную и, не спрашивая, налила два пива.
— Ведь вам не писать сегодня, — сказал она, подавая стакан.
— Нет.
Улыбка ее говорила, что она прекрасно отдает себе отчет в цели моего визита. Деловой подход к сексу, не в пример другим женщинам. Никаких кривляний. Я легонько прикоснулся губами к ее губам, предвкушая, что до возвращения ее родственников в нашем распоряжении еще целых три часа. Она кивнула как бы в ответ на невысказанное.
— Ты мне нравишься.
— Я рад.
Она улыбнулась и отошла.
Сегодня на ней было платье бледно-кремового цвета, который так чудесно оттенял золотисто-кофейную кожу. На самом деле она была не темнее большинства южноевролейцев или какой-нибудь загорелой англичанки, лишь черты лица выдавали смешанное происхождение. Прекрасное пропорциональное лицо, отмеченное знаком внутреннего достоинства. Гейл, подумал я, обрела уверенность в себе гораздо раньше большинства других девушек ее возраста.
На столике лежала «Санди блейз», открытая на спортивной странице. Редакторы или помощники редакторов сами сочинили заголовок, да и Люк-Джон не оплошал. Вверху через всю страницу крупные печатные буквы гласили: «Не ставьте на Тиддли Пома, еще не время!» Под этим перлом слово в слово располагался весь мой текст. Это, впрочем, не означало, что моя работа заслужила столь безоговорочное одобрение со стороны Люка-Джона, просто на этой неделе номер не был так забит рекламой. Подобно большинству газет, «Блейз» существовала за счет рекламы, из-за нее беспощадно урезали бессмертные произведения штатных журналистов. Сколько отточенных фраз потерял я сам из-за поступающих обычно в последний момент аннотаций на какой-нибудь там сироп от кашля «Возита» или тоник для волос «Уаммо». Приятно видеть свою работу неиспорченной.
Я посмотрел на Гейл. Она внимательно наблюдала за мной.
— Вы всегда читаете последнюю страницу? — спросил я.
Она покачала головой.
— Просто любопытство. Хотелось посмотреть, что вы там написали. Эта статья… может здорово подорвать душевное равновесие.
— Этого я и добиваюсь.
— Я хотела сказать, после нее создается впечатление, что вы знаете гораздо больше, чем говорите, и тут пахнет грязным, если не преступным, делом.
— Ну, что ж, — ответил я, — всегда радостно сознавать, что ты достойно исполнил свою миссию.
— А что обычно происходит после публикации подобного материала?
— Вы о реакции? О, она может быть самого разного толка, начиная с рекомендации властей не совать свой нос в чужие дела и кончая оскорбительными письмами от всяких психов.
— И правда всегда торжествует?
— Очень редко.