Сочинения в двух томах

«Мальчишки — даже те вошли в задор,

Учителям толкуют, что нет бога,

Отечество, религия — всё вздор!

Что требуют от них уж слишком много,

И, с важностью взъерошивши вихры,

Шипят: одно спасенье — топоры!

Пусть мальчики б одни, молокососы, —

Нет с барышнями справы! Покидав

И музыку, и пяльцы, режут косы

И, как-то вдруг свирепо одичав,

В лицо кричат нам: вы, мол, эскимосы,

У женщин всё украли! Прав нам, прав!

Работы нам, разбойники, работы!..

Как будто мы-то трудимся с охоты!..»

Он был доволен. Думал — удалось.

Смеялся больше всех, но не смеялась

Лишь молодежь; и только поднялось

Всё общество, как Женечка подкралась

И показала педагогу «нос»,

И с хохотом наверх к себе помчалась;

Блондин же хамкнул: «В полдороге, брат,

Глупцы да подлецы одни стоят».

Как полководец, потеряв сраженье,

Стоял наш ритор... Но грустней всего,

Что вывела такое заключенье

Потом княжна по поводу его:

«Пусть Жени неприлично проявленье, —

Но в сущности и стоит он того:

Они все — красные! Кто так, из моды,

От глупости, кто плут уж от природы».

7 А занимала Женечка меня!..

Был у княжны обед — кой-кто из света

И, между знаменитостями дня,

Ее друзья, известных два поэта.

Один — он чудная душа! Огня,

Любви исполнен, жаждал мира, света,

Мог всё иметь, но презрел блеск и шум

И предпочел свободу чистых дум...

Он горячо душой скорбел за долю,

Что русскому народу суждена.

Разбросан по лесам, прикован к полю,

Он искони и сам, и вся страна

Обречены на вечную неволю...

Сперва — Орда!.. Едва низложена,

Встает Москва — с ней батоги и плаха,

И, как Молох, царит лишь силой страха...

«Чем можем мы гордиться? Где тут честь?

Где рыцарство? Крестовые походы?

Где революции святая месть?

Где истины исканье и свободы?

Что человечеству могла принесть

Россия в дар, чтобы ее народы

Благословить могли? Что создала?

Угрозой лишь для них всегда была.

А жаль! Народ с душой, как мир, широкой,

С поэзией, со страстью и умом!..»

Все поняли порыв души высокой,

И князь Андрей воскликнул с торжеством:

«Я говорю, поплатимся жестоко

За гордость мы и беды наживем:

Дождутся эти наши самоучки,

Что нас возьмут да в Азию под ручки!»

Тут вышел спор... Не чудно ли, ей-ей!

Россия! ты — с заоблачной главою

Разлегшийся между пяти морей

Чудесный сфинкс, — а мы перед тобою,

Пред вечною загадкою твоей,

Кружим, жужжим, подобно мошек рою,

И спорим, — ты же, в думу углубясь,

Глядишь куда-то... только не на нас...

Другой поэт — он, голову понуря,

Сидел и слушал, но в душе его

Уж, видимо, накапливалась буря...

О, полное видений существо!

Я как теперь гляжу: глаза зажмуря,

Как бы помимо зримого всего,

Ты в глубь веков уносишься душою,

И говоришь как будто сам с собою:

«Да, бедная Россия!.. Лес и бор,

А с юга — степь! Не обозреть равнину!

И в людях: род восста на род, раздор,

Живяху бо по образу зверину...

И вот туда идет с Афонских гор

Смиренный инок, что во челюсть львину,

И дикарям являет идеал,

Что на кресте распятый миру дал...

Идет один — в леса, в места глухие

До Соловков, — и край преображен!..

Нахлынули народы кочевые,

Встает ислам и папа, с трех сторон

Крушится всё, крушится Византия,

Но уж в Москве оплот сооружен,

И пробил час из мрака ей изыти,

Как третий Рим, четвертому ж не быти...

И стал отсель ее народов дух

Един хранитель истины Христовой...

Что ж? Продолжать?.. — Смотря с улыбкой вкруг,

Спросил поэт. — Одно лишь, впрочем, слово!

Мы — высший свет — мы спрашиваем вдруг,

Что создала Россия, и нам ново,

В чаду чужих идей забыв свое,

Припомнить то, что создало ее!..

Там — силой мир был сплочен феодальный

И пестрый сброд племен в один народ;

Здесь весь народ, дотоль как бы опальный,

Великое призванье сознает,

И ради той идеи колоссальной

Он весь — от смерда до царя — идет

И государству в крепость отдается,

И терпит всё, лишь вера да спасется!

И вот предстал он в образе Петра

Пред миром вдруг как грозный триумфатор...

Содрогся мир: уж не пришла ль пора

И уж идет Восточный император?..

Но тут и блеск Версальского двора,

И Запада профессор и оратор

Пленили нас, поверили мы им, —

Да на раздумьи грустном и стоим!..»

Поэт умолк. В его горячем слове

Послышалась такая глубина,

Что смолкли все... «Е pur si muove,^[81] —

Послышалось, — и всё идет она,

Всё та ж святая Русь, своей основе,

Сама того не ведая, верна!

И всё ей впрок! Что нынче так оставит,

То завтра взять само себя заставит...»

То высказал какой-то старичок,

Когда-то бывший консул на Востоке,

Он продолжал: «Восток — нам свет, Восток!

В России — все несемся мы в потоке;

Нам не видать, куда летит поток,

Что океан могучий и широкий!

Нет! встань на Гималай, смотри с Балкан,

Лишь там поймешь ты этот океан!..»

Его слова затронули поэта,

Он подхватил: «И только б раздалось

С высот Кремля и до высот Тайгета

Одно словцо — и разрешен хаос!

Словцо — Восточный император...» Это

Я потому привел, что весь вопрос

Тогда же предложил на обсужденье

Девиц, и Женя высказала мненье:

«Наш век, — слова чеканила она, —

Век личности. И разум и свобода —

Его девиз. Былая жизнь должна

Окончиться для всякого народа;

И будет жизнь людей везде одна,

Без государств и без различья рода

И племени». — «Коммуна, так сказать?»

— «Как вам угодно можете назвать,

А уж так будет». — «Это ваша вера?» —