Сочинения. Воспоминания. Письма

– Из зависти. Алкивиад для того, чтобы прославиться, отрубил собаке хвост, и по его милости фокстерьеры до сих пор бегают куцые. Герострат сжег храм Дианы. И до сих пор негодяи для призрачной славы сжигают деревни и города. Вот и я из зависти свои портреты развесил. Я работаю двадцать лет и только теперь полез со своими портретами на забор, а другие, кому я завидую, через месяц своей работы на забор с портретами полезли.

– Кто же вы такой?

– Я же сказал: современный Герострат.

– Но ведь у вас работа издевательская.

– Ничего подобного. Просто я занятой человек. Вы вот меня тут держите, а публика будет говорить: «Ну и свобода! На забор своего портрета нельзя повесить».

Подходит поэт Маслов.

– Придется отпустить.

– Я вон при царе во время патриотизма плюнул книгой гнева «Хохотом желтого дьявола», и то ничего не могли сделать, а тут какие-то портреты.

Пожали плечами, отпустили.

Скандал шестой

Пишу заказное письмо в Томскую психиатрическую лечебницу, редактору сумасшедшего журнала Орестову.

«М. г.! Вы сидите в сумасшедшем доме и не знаете радостной вести. Спешу сообщить ее. Вся Сибирь сошла с ума, и нет никакой цели в сумасшедшей Сибири держать сумасшедших в особых домах. Мания небывалая: боязнь всего красного. Стоит пронести по улице красный флаг – моментально затрещат револьверы. Мания украшения себя побрякушками, которые называются орденами. Имеется и мания преследования всех, кто называется рабочим. На основании всего изложенного немедленно проситесь на свободу. Скажите, что ненавидите все красное, готовы обвесить себя погонами и орденами и готовы убивать рабочих. Вас немедленно освободят и дадут самую ответственную работу…»

Вечером я сидел в охранке. Меня допрашивали сами Зайчек и Зубов.

– Это вы писали?

– Да, я. И очень рад, что письмо доставлено по адресу. Я весьма рад, что имею честь пожать руку редактора сумасшедшего журнала Орестова.

– Вы осторожнее. Это вам будет стоить недешево. Как бы смех не кончился слезами.

– Я знаю, что я в Томской сумасшедшей больнице, и ко всему готов.

– Вы это серьезно?

– Ну да. Я же сумасшедший, писал письмо сумасшедшим. Сумасшедшие мое письмо получили, и я беседую с ними.

– Чтобы покончить с вашими глупыми выходками, я говорю: «Вы в Осведверхе на допросе, и вам грозит серьезное наказание».

– Прошу направить меня на освидетельствование. Я сумасшедший, у меня мания величия. Я вот себя диктатором объявил. Найдутся идиоты – еще оружием мое диктаторство будут защищать. Лучше уж вы посадите меня в сумасшедший дом.

Пошептались.

– А если вы отсюда не выйдете?

– У меня письма оставлены. Новоселов погиб от пули в спину, почему же мне не погибнуть? Тем более что я душевнобольной.

Я уже составил себе имя, и избавиться от меня было не так просто, как это казалось. Ставя жизнь на карту, я обдумал все за и против.

Пожали плечами, отпустили.

Скандал седьмой

Хотя я имел охрану в лице Карасева с наганом, но пошел к Танаке, показал ему свои графики, прочитал японский рассказ, специально написанный для Танаки, и сказал:

– Новоселова убили, теперь хотят убить и меня, дайте мне охранную грамоту. Как ни говорите, а русские – варвары.

Охранная грамота мне была дана: «Дано сие Антону Сорокину в том, что он как писатель и художник, стоящий вне политики и держащий самый строгий нейтралитет, находится под охраной японской миссии».

С этой бумажкой я стал проникать на тайные совещания. И вот на одном, где должен был быть Колчак, ко мне подходят и просят выйти!

– Вы не имеете права здесь быть.

– Проверьте у всех билеты, а то, возможно, есть и кроме меня не имеющие права здесь быть.

Стали проверять.

Антон Сорокин демонстративно показывает охранную грамоту Танаки.

– Новоселова убили, а я хитрее: под японскую охрану пошел. Вон Танака разрешение выдал. Скажет Танака уйти – уйду. Вас не признаю. Вы признаете иностранцев и им подчиняетесь, то же сделал и я.

Приехал Колчак со своей свитой. Заседание началось.

Заседание об аннулировании керенок. Дискуссия. Заседание закрытое. Колчак. Весь Совет министров. Говорят речи.

Входит Антон Сорокин, садится и начинает читать сказку о том, как нищая избавила Тимура от разорения.

Золото уходило у Тимура на содержание войска, и касса стала пустой. Тимур надумал повеситься. И когда шел из мечети и не подал обычного золотого нищей, та остановила Тимура и спросила объяснения.

– Я разорен.

– Эх, а еще Тимур! Выпускай монеты тоньше, цену назначь в десять раз больше, и ты будешь в сто раз богаче: то, что имеет печать Тимура, имеет цену.

Тимур послушался.

– Здесь не место рассказывать сказки, – говорит председатель. – Притом держитесь ближе к теме. И нужно говорить стоя, а не сидя, как это делаете вы.

– Вы слышали, что сказал председатель? Когда говорит сибирский писатель, его следует выслушать стоя, а не сидя.

И два колчаковских министра встали. Колчак быстро вскочил, желая что-то сказать. Антон Сорокин был зорок и воспользовался этим.

– Смотрите, даже верховный правитель встал.

Все собрание поднялось на ноги.

Колчак побежал своей быстрой походкой к выходу. Свита за ним.

Антона Сорокина вели за руки два солдата.