Сочинения. Воспоминания. Письма

Под монодрамой, или иначе психодрамой, Меергеймб понимает произведение рецитируемое (исполняемое) только одним лицом, – монолог, другими словами, в котором изображено пластически (redeplastisch) постепенно развивающееся и нарастающее действие многих персонажей. Исполнитель не является рассказчиком о чем-то, а единоличным конструктором невидимо разыгрывающегося действия, рефлексы которого передаются слушателю через речь и интервалы исполнителя. Слушатель находится как бы в положении свидетеля, присутствующего при разговоре кого-нибудь по телефону. То, что говорит невидимый собеседник, этот свидетель не слышит, но зато из реплик говорящего он может зачастую восстановить весь диалог. И поэтому-то и надо строго отличать монодраму Меергеймба от эпоса. Это не рассказ о том, что было, а воспроизведение того, что происходит. Это лучше всего понятно на примере. Известный и излюбленный номер эстрадных чтецов «Стрелочник» (или «О судьи, я его любила…», или «Белое покрывало», вообще всякие монологи перед судом) отнюдь не монодрамы, а повествования, тогда как, например, Апухтин в своем «Сумасшедшем» – совершенно непроизвольно, наверное, – близко подходит к монодраме в меергеймбском духе; говорю «близко» потому, что по идее Меергеймба исполнитель не идентичен с главным персонажем, а только является, так сказать, медиумом для передачи публике пьесы.

У Меергеймба нашелся кружок последователей. Так, в 1893 году некто Гене издал в Бремене собрание психодрам; в том же году в том же городе начал выходить журнал Psychodramenwelt, специально посвященный монодраме, и, наконец, в 1894 году в том же Бремене Е. Бардевик издал (аналогично Фрейтагу) «Технику психодрамы»[82]. Но, видимо, широкого распространения эта теория не получила, так что, например, собрать более детальные сведения мне не удалось[83].

На совершенно своеобразную, вполне самобытную теорию монодрамы напал, если так можно выразиться, современный русский драматург, восходящее светило «новой драмы» Николай Николаевич Евреинов.

«Сдается мне, – говорит он в своем реферате о монодраме, – что освежающая идея монодрамы как бы висит теперь в затхлом воздухе одряхлевшего театра, и я (Евреинов) являюсь выразителем того, что, может быть, завтра может быть выражено другим или другими; история учит нас, что иногда это случается: например, идея „вечного возвращения“ находилась в свое время in pendent (англ, в подвешенном состоянии; здесь: нашлась в воздухе. – С.А), если трое ученых, не знакомых друг с другом, – Ницше, Бланки и Лебон – почти одновременно фиксируют ее в своих трудах».

Евреинов термин монодрамы прилагает к совершенно другому понятию. По его мнению, театральное представление только тогда способно охватить зрителя вполне, когда он вообразит себя как бы участником происходящего на сцене, как бы «иллюзорно действующим». Эстетическая мощь истиной драмы, по Евреинову, покоится на сочувственном переживании происходящего на сцене зрителем, ставящим себя в положение действующих лиц. «Идеал драматического представления – равенство переживаний как по эту, так и по ту сторону рампы», – говорит Евреинов и подтверждает свое мнение словами Карла Грооса, что сущность наслаждения искусством лежит в игре внутреннего подражания, а это, по Евреинову[84], равно сопереживанию. Переживание является «господином» нашего эстетического наслаждения. Но так как душа наша ограничена в способности к восприятию, и сопереживать одновременно чувства нескольких не в унисон настроенных действующих лиц мы, конечно, не в состоянии, то приверженцы старой архитектоники драмы должны нескольким «равнодействующим» предпочесть одно «собственно действующее» лицо, в котором, как в фокусе, сосредоточивалась бы вся драма, а стало быть, и переживания всех остальных действующих. Много действующих лиц разбивают впечатление, поэтому вместе с Фехнером мы должны добиваться единства многообразия, ибо, не приведенное к единству, оно разбивает целое. Всем этим требованиям и соответствует новый род драматических произведений, который Евреинов обнимает термином «монодрама». Под монодрамой подразумевается такого рода драматическое представление, которое, стремясь наиболее полно сообщить зрителю душевное состояние действующего, являет на сцене окружающий его мир таким, каким он воспринимается действующим в любой момент его сценического бытия. Таким образом, речь идет об архитектонике драмы на принципе сценического торжества ее с представлением действующего.