Сочинения. Воспоминания. Письма

«Пытаюсь», – хотел сказать я, но вовремя спохватился и ответил:

– Читаю!

– Пойдемте в комнату! – сказало виденье.

Улыбка мышонком скользнула в его китайские усики – он пошел впереди. Походка у него была плывущая.

– Лауреат премии имени братьев Батырбековых! – успел прошептать Мартынов. – Так он себя называет.

Мы вошли в переднюю, здесь было много дверей; дверь, ведущая налево, раскрылась, и я увидел девичьи лица, молодые и смеющиеся. Мне вспомнились стихи, только вчера услышанные:

Пахнут землей и тулупами

Девушки наших дней!

– Нам сюда, – сказал Сорокин. И мы вошли в комнату, тесно заставленную столами. За одним из столов перед пишущей машинкой сидела женщина, розовая и полная. Над другим столом склонился человек в разорванном френче.

– Художник Безменов, – сказал Сорокин.

Я увидел, что художник рисует: перед ним лежали лист бумаги и набор кистей, он беспрестанно менял кисти и тяжело вздыхал.

– Он глухой, – сказал Сорокин. – Но это ничего, я ему выдал удостоверение, засвидетельствовал его гениальность.

Столы были завалены газетами. Сорокин прошелся по узкой полоске пола, свободной от столов.

– Что вы из меня читали? – спросил он.

– Песни Айдагана, – сказал я и мысленно увидел книжку «Сиб. огней», которую перелистал утром.

– Пустяки, – сказал Сорокин. – Вы прочтите «Хохот Желтого дьявола». Это мой шедевр!

Я конфузливо поглядел на Безменова, а Сорокин переплел худые пальцы и спокойно добавил:

– Вещь замечательная. Написана против милитаризма, а напечатана по недосмотру в первый месяц войны. Редактор «Омского вестника» был в отчаянье.

Художник вздохнул, розовая женщина сменила ленту, Сорокин монотонно продолжал:

– Я разослал эту вещь всем императорам и королям. Императоры и короли мне не ответили. Ответил только сиамский король.

– Сиамский король?

– Да, сиамский. Он написал мне по-английски, или от его имени написали. Мой брат, доктор Сорокин, перевел… Смысл такой: книга за отсутствием русского переводчика не могла быть прочитана. Вот и все.

Сорокин сделал несколько шагов и встал у стола.

– Сейчас я пишу «Скандалы Колчаку». Двадцать скандалов действительных, тринадцать выдуманных!

Он опять невесело усмехнулся, сел, спрятал пальцы в рукава и начал рассказывать о скандалах.

Рассказывал каким-то бескровным, шелестящим голосом. Я слушал его и не мог поверить, что этот человек с тихим голосом осмелился провоцировать колчаковцев, ставя их в нелепое положение.

Рассказ длился долго. Сорокин остановился на переходе своем в японское подданство, когда в комнату вошел мой спутник.

Я облегченно вздохнул, мы распрощались с хозяином и пошли к дверям. Он остановил нас и, подав мне газетный сверток, сказал:

– Вы у меня первый раз. Возьмите это!

Я развернул сверток и обнаружил фотографические репродукции рисунков и еще автопортреты. Портретов было не менее пятнадцати.

– Зачем вы это делаете? – спросил я, указывая на портреты.

Грустная улыбка тронула китайские усы.

– Я делаю это двадцать лет, – сказал Сорокин, – у меня такая система.

Он помолчал и обреченно добавил:

– Я аккуратен, как немец.

Шут Бенеццо

…Я поставил такую драму, с которой зрители ушли, возмущенно свистя, а драма была неплохая…

А. Сорокин

Года три тому назад в «Советской Сибири» была напечатана статья об Антоне Сорокине с хлестким заголовком «Писатель или графоман?».

Сорокин не был графоманом. Издание его книг, которое, вероятно, будет предпринято, с совершенной очевидностью обнаружит, что в его лице литература потеряла чрезвычайно своеобразного писателя. Тогда несомненно рассеется представление о Сорокине как о человеке, пораженном манией величия.

Антон Семеныч был скромным человеком: действия его, породившие легенду о маньячестве, были формой писательской самозащиты.

Как возник его первый чудаческий жест?

Надо знать условия, в которых вырос Сорокин.

Он родился в городе Павлодаре. В этом городе, обильном пшеницей и мельницами, семья Сорокиных была наиболее богатой. Купеческое могущество фамилии основал дед писателя – Антон, известный скотовод, владевший табуном из одиннадцати тысяч лошадей. Сибирский конквистадор, неуемный захватчик киргизских земель, он оставил наследникам огромный капитал, но семья Сорокиных разрослась, и родственные отношения осложнились, потому что возникла необходимость раздела.

Все это уготовило Антону Семенычу нелегкое, изобилующее конфликтами детство.

Он говорил впоследствии, что был чужим в своем доме, а однажды рассказал мне эпизод из своего детства.

От скуки он заключил с братьями пари на двухмесячный отказ от употребления сахара… В случае проигрыша братья уплачивали ему двадцать копеек. Мальчик выиграл пари. Но братья посмеялись над ним, а двадцати копеек… не дали. Это так поразило мальчика, что он замкнулся в себе и постепенно привык к одиночеству.

В восемнадцатилетнем возрасте Антон Семеныч написал монодраму «Золото», она была принята в театре Евреинова и имела успех. Это решило судьбу Сорокина, он стал писателем.