Содом и Гоморра

Жизнь г-на де Креси была печальна столько же из-за того, что у него больше не было лошадей и вкусной еды, сколько из-за соседства исключительно с людьми, не видевшими разницы между Камбремерами и Германтами. Обнаружив, что я знаю Леграндена и знаю, что Легранден теперь именует себя Легран де Мезеглиз, хотя не имеет на это ни малейшего права, он возликовал, тем более что его вдохновляло выпитое вино. Он ожил с тех пор, как нашел человека, понимающего посредственность Камбремеров и величие Германтов, человека, для которого существовал мир хорошего общества. Так, если бы на земном шаре сгорели все библиотеки и воцарилась совершенно невежественная раса, какой-нибудь старик-латинист черпал бы наслаждение и веру в жизнь, слушая, как ему цитируют стих из Горация. Г-н де Креси никогда не выходил из вагона, не сказав мне: «Когда же мы увидимся?», и этот вопрос был продиктован не только жадностью паразита и гурманством эрудита, но и тем, что бальбекские агапы предоставляли ему случай поболтать на темы, которые были ему дороги и которые ему не с кем было обсудить; этим сборища у Вердюренов были похожи на те обеды, на которые в установленные дни собирается за особо изысканной трапезой в Объединенном клубе Общество библиофилов[353]. В отношении собственной семьи г-н де Креси был очень сдержан, и я не от него узнал, что она была весьма велика и представляла собой подлинную французскую ветвь титулованного английского семейства, которое носит имя де Креси. Узнав, что он из тех самых де Креси, я рассказал ему, что одна из племянниц герцогини Германтской вышла замуж за американца по имени Шарль Креси, но я полагаю, что он не имеет никакого отношения к моему собеседнику. «Ни малейшего, – отвечал он. – Не больше, чем множество американцев, чьи фамилии Монтгомери, Берри, Чейндос или Кейпл, ведь они тоже не имеют отношения к семьям Пемброков, Букингемов, Эссексов или к герцогам дю Берри, хотя мое-то семейство далеко не столь знаменито». Несколько раз мне хотелось рассказать ему для смеха, что я знаком с г-жой Сванн, которая когда-то, в бытность свою кокоткой, была известна под именем Одетта де Креси; но хотя герцог Алансонский не обиделся бы, если бы с ним заговорили об Эмильенне Алансонской[354], все же с г-ном де Креси я был не настолько близко знаком, чтобы пускаться на подобные шутки. «Их семья очень многочисленна, – сказал мне как-то раз г-н де Монсюрван. – Его зовут Сейлор». И добавил, что ему принадлежит небольшой замок под Энкарвилем, почти уже непригодный для жилья, и хотя г-н де Креси при рождении был очень богат, но теперь настолько разорился, что не в силах его восстановить, однако на замке все еще читается древний родовой девиз. Мне этот девиз показался прекрасным: его можно было отнести и к нетерпению обреченного рода, приютившегося в этом родовом гнезде, из которого он некогда взлетел в небеса, и к сегодняшнему созерцанию упадка в чаянии близкой смерти в высоком и безлюдном прибежище. Девиз этот, в обоих смыслах перекликаясь с именем Сейлор, гласит на старинный лад: «Ne sçais l’heure», что значит: «Час мне неведом»[355].