Содом и Гоморра

Между тем наступил тот вечер, когда Морель собирался отлучиться. Миссия Жюпьена удалась. Они с бароном должны были приехать к одиннадцати часам и их обещали спрятать. За три улицы от этого великолепного борделя (куда стекались посетители из всех фешенебельных кварталов) г-н де Шарлюс уже шел на цыпочках, разговаривал шепотом, умолял Жюпьена говорить потише из страха, что Морель услышит их из дома. Но как только барон, не привыкший к подобным местам, крадучись вошел в вестибюль, он с ужасом и изумлением очутился в месте более шумном, чем биржа или аукционный дом. Напрасно он убеждал толпившихся вокруг него субреток говорить потише; впрочем, даже их голоса перекрывались выкриками старухи в иссиня-черном парике, «помощницы хозяйки», чье лицо от важности покрылось мелкими трещинками, словно лицо нотариуса или испанского священника; она расхваливала товар и поминутно громовым голосом распоряжалась, повелевая открыть или закрыть ту или иную дверь, наподобие уличного регулировщика: «Проводите господина в двадцать восьмой номер, в испанскую комнату»; «Больше никого не пускать», «Отворите, господа требуют мадмуазель Ноэми. Она ждет в персидской гостиной». Г-ну де Шарлюсу было страшно, как провинциалу, которому предстоит пересечь бульвары, а если прибегнуть к сравнению куда менее кощунственному, чем сюжет, изображенный на капителях портика старинной церкви в Куливиле[351], голоса юных служанок неустанно повторяли (но уже не так громко) приказы помощницы хозяйки, словно наставления из катехизиса, которые нараспев твердят в гулкой деревенской церкви ученики. Г-ну де Шарлюсу, так перепугавшемуся на улице, что его услышит Морель, который от ужаса мерещился ему за каждым окном, было все-таки не так страшно в шуме и гаме этих огромных лестниц, тем более что из комнат они явно были не видны. Наконец его пытка кончилась, он нашел мадмуазель Ноэми, которая должна была спрятать их с Жюпьеном, но сперва заперла его в весьма роскошном персидском салоне, откуда он ничего не видел. Она сказала, что Морель пожелал оранжаду и, как только ему подадут заказанное, обоих путешественников проведут в салон, из которого все видно. Затем ее позвали, и она пообещала, как в сказке, что пришлет им «одну понимающую дамочку», чтобы скрасить их ожидание. А сейчас ей надо идти. Понимающая дамочка была в персидском халате, который собиралась снять. Г-н де Шарлюс попросил ее ничего не снимать, тогда она заказала шампанского, стоившего сорок франков бутылка. Морель на самом деле был в это время с принцем Германтским; чтобы соблюсти приличия, он поначалу притворился, будто ошибся комнатой, и вошел туда, где были две женщины, но те поспешно вышли, чтобы не мешать обоим господам. Всего этого г-н де Шарлюс не знал, тем не менее разбушевался, попытался открыть двери, потребовал мадмуазель Ноэми, а та, слыша, как понимающая дамочка сообщает барону подробности о Мореле, не соответствующие тем, которые она сама передала Жюпьену, велела ей убираться и вместо нее быстро прислала «милейшую дамочку», которая ничего нового им не сообщила, но уверила их, что заведение у них «очень серьезное», и тоже заказала шампанского. Барон в бешенстве вновь призвал мадмуазель Ноэми, и она сказала: «Да, все затянулось, дамы к нему и так и сяк, а он, кажется, ничего не хочет». Барон сыпал то обещаниями, то угрозами, и наконец мадмуазель Ноэми удалилась с недовольным видом, заверив их, что им осталось ждать не больше пяти минут. Пять минут продолжались около часа, затем Ноэми на цыпочках отвела закипавшего от гнева г-на де Шарлюса и приунывшего Жюпьена к полуоткрытой двери и сказала: «Вы прекрасно все увидите. Хотя сейчас не происходит ничего интересного, он с тремя дамами, рассказывает им о своей жизни в полку». Наконец барон все увидел – отчасти в дверном проеме, отчасти в зеркалах. Но тут от смертного ужаса ему пришлось прислониться к стене. Перед ним в самом деле был Морель, но, как будто в языческой мистерии или под действием колдовских чар, это была скорее тень Мореля, мумия Мореля, даже не Морель, воскресший, подобно Лазарю, а Морель-привидение, Морель-призрак, Морель-выходец-с-того-света, в ответ на заклинание явившийся в эту комнату, где стены и диваны испещряли колдовские эмблемы; он был виден в профиль, в нескольких метрах от барона. Морель был иссиня-бледен, словно уже умер; он застыл в какой-то искусственной неподвижности между двумя женщинами, с которыми, казалось бы, должен был весело резвиться; его бессильная рука медленно тянулась за бокалом шампанского, стоявшим рядом, и снова падала. В этом было что-то двусмысленное, как в учении о бессмертии, которое проповедует церковь, подразумевая под бессмертием нечто, почти неотличимое от небытия. Женщины забрасывали его вопросами. «Видите? – еле слышно произнесла мадмуазель Ноэми. – Они с ним беседуют о его жизни в полку, занятно, правда? – И она рассмеялась. – Вы довольны? Он спокоен, не правда ли?» – добавила она, словно речь шла об умирающем. Женщины забрасывали Мореля вопросами, но он лежал бездыханный, не в силах отвечать. Никаким чудом не возвращался к нему дар речи или хотя бы шепота. После минутного колебания г-н де Шарлюс понял, в чем дело: то ли Жюпьен, когда ходил договариваться, плохо справился с порученным делом, то ли люди вообще не умеют хранить доверенные им секреты, и эти секреты разлетаются во все стороны, то ли женщины оказались болтливы, то ли все испугались полиции, но, так или иначе, Мореля предупредили, что два господина заплатили большие деньги за то, чтобы на него посмотреть, принца Германтского волшебным образом превратили в трех женщин и увели прочь, а несчастного Мореля, дрожащего и парализованного ужасом, поместили на кровать, где г-н де Шарлюс не мог рассмотреть его как следует, а он видел барона хорошо, но от ужаса не смел подать голос и не смел взять в руки бокал из страха его уронить.