Софийские рассказы

— Да! И вот я сейчас на улице, а жена моя дома плачет-разрывается! А дети, как говорится, слушают и ума-разума набираются…

Он отбросил недокуренную сигарету, потому что во рту у него и без того уже было горько, и долго молчал. Потом заговорил снова:

— А сейчас меня зовут на мясокомбинат.

— Так это же хорошо!

— Как бывший официант я понимаю толк в мясе и справлюсь, но дело не в этом…

— А почему бы тебе не вернуться в «Граово»?

Он долго смотрел на меня повлажневшими глазами.

— И ты так думаешь?

— А что?

— Да все враги мне этого желают.

— Да, ты прав, — сказал я и тоже загляделся на залитый солнцем скверик, равнодушный к человеческим болям.

— В «Граово» я не вернусь никогда!

Из громкоговорителя лилась грустная народная песня. Мои глаза переполнились слезами, готовыми хлынуть в два потока и утопить меня. Глаза Зафирова тоже были влажными, но взгляд оставался непреклонным.

— На мясокомбинат — да! Но в «Граово» — нет! — твердил он.

— Мужество, брат, мужество, — сказал я и положил ему руку на плечо, чтобы приободрить его. — Все уладится.

— Как? — с отчаянием посмотрел он на меня. — Как уладится?

— Я схожу к товарищу Мичеву.

— Ни в коем случае! — закричал он. — Мичев сказал, что не хочет меня видеть.

— А если к Ивану Г. Иванову?

— Еще хуже!

— Что ж, выхода нет! — вздохнул я и снял руку с его плеча. Мы долго молчали, переполненные до краев мукой из-за безвыходного положения, и не знали, о чем говорить. В это время, однако, мимо нас через скверик неожиданно прошел Иван Г. Иванов. Шел он быстро, с папкой под мышкой, и, вытянув нос вперед, делал вид, что не замечает нас. Я попытался окликнуть его, но он просто пролетел мимо, будто нас вовсе и не было здесь. А ведь он был из тех людей, что видят все даже тогда, когда не смотрят. Я содрогнулся, поняв, что и мое положение становится шатким. Меня снова бросило в пот. Зафиров посмотрел на меня виновато:

— Прости, брат, что скомпрометировал тебя…

— Да что ты, брось! — начал я преувеличенно бодро, следя взглядом за Иваном Г. Ивановым. На самом выходе из сквера он посмотрел на свои часы и машинально сунул их в карман.

— Тебя засекли! — сказал Зафиров и встал.

— Нельзя так говорить о хорошем товарище! — возмутился я и тоже встал.

— Ошибаешься, брат…

— И он против мясокомбината?

— Сказал, что там дело имеют с продуктами, а эта работа, мол, не по мне!

— Очень интересно…

Мы шли медленно, расстроенные этой неожиданной встречей. Потом расстались, пожелав друг другу всего самого доброго, хотя и не были уверены в нем. Меня как будто окунули в котел с кипятком, поэтому, когда я вошел в почтовое отделение, коллеги спросили меня, не из бани ли я.

— Да! — ответил я им.

Притащился я домой, подавленный всем пережитым, и обо всем рассказал жене. Она, однако, не обратила никакого внимания на мои личные страдания, которые распинали меня как на кресте, а занялась сразу мясокомбинатом, начав расспрашивать о разных полуфабрикатах и колбасах, Я сказал ей, что там делают не только всякие колбасы, ветчину, но и различные другие виды мясных продуктов для внутреннего и внешнего рынка. Зрачки ее расширились.

— Слушай, Драган, там твое место! — загорелась она. — Если хочешь, я поговорю с товарищем Мичевым, которому я нравилась еще до Девятого сентября, когда мы посещали его в тюрьме. Ты же помнишь?

— Как не помнить?

— Так в чем же дело? До каких пор ты будешь мотаться со своей сумкой?

— Радка!

— Подумай, наконец, о своей семье, — продолжала она. — Ты только посмотри, как исхудал твой сын от недоедания…

— Все мальчишки худеют в переходном возрасте, — сказал я.

Она, однако, словно не слыша моих слов, продолжала говорить и еще настойчивее доказывать мне, что мы все реже видим мясо в нашем доме и что это мешает расти нашему Ивану. Совсем, мол, парень побелел… И пошла, и пошла… Конечно, она все несколько преувеличила, потому что Иван уже был выше меня на несколько сантиметров и мои ботинки, которые он донашивал, становились ему тесными, не говоря уже о рубашках и другой моей старой одежде, которую он тоже донашивал… Да, рос он так буйно, что скоро должен был начаться обратный процесс — мне донашивать его одежку, а не ему мою, как это было до сих пор… Что-то кровожадное замечал я в глазах у жены, когда она заговаривала о мясе и разных мясных изделиях. Возвращаясь из мясной лавки, она всегда была в приподнятом настроении, будто выпила спиртного. А когда резала в кухне купленное мясо, всегда скрипела зубами, будто старалась помочь ножу, который никогда не был достаточно острым… Я отверг аргументы жены о росте нашего Ивана и не принял ее предложения, потому что не хотел мешать товарищу, попавшему в беду.

— Нет, — сказал я. — Не могу же я вставлять палки в колеса Зафирову!

— Ты сумасшедший, — начала она ругать меня, — ты всегда о чужих думаешь больше, чем о себе.

— Нет! Нет! — кричал я, лихорадочно ища свою сумку, чтобы убежать из дома.

— Мы остались без одежды и продуктов…

— Нет! Нет! — все твердил я и наконец нашел сумку.